Незнакомка

Написано по мотивам рассказа Т. Скоренко «Беседы с незнакомкой»

НЕЗНАКОМКА

Я очень устал.

Может, потому, что сил уже нет, а есть только память о них, о тех днях, когда казалось – можешь все. И моглось, потому что казалось. А может, и из-за еще чего-то… Наверное, так чувствуют себя стареющие люди – слабыми снаружи и потому все сильнее слабеющими изнутри.

Старики.

Или инвалиды.

Каждое утро я поднимаюсь с кровати – именно поднимаюсь, а не встаю, стоять мне все еще сложно, да и будет ли просто когда-нибудь? Добираюсь до ванной, попадаю на кухню…какие выразительные слова, именно "добираюсь", именно "попадаю" – не иду. Еще есть слово "ковыляю" – это в лучшем случае. Готовлю себе завтрак, это мне доступно, и не нужно никаких дополнительных приспособлений, а тем более чужой помощи – я в ней не нуждаюсь, да и в случае нужды не стал бы просить. Не хочу чужого присутствия, не хочу, чтобы жалели и уступали дорогу…как это теперь ясно и близко! Ближе некуда, а тогда я не понимал… Ем, пью, заряжаюсь на весь долгий день…впрочем, и на ночь тоже, последнее время я стал мало спать: во-первых, жаль терять сразу восемь часов, а во-вторых, слишком часто видел я во сне себя прежним, настолько прежним, что мукой было просыпаться… Тот сон уже не вернется, да и был ли он? Вот и не сплю, дремлю скорее.

Коротко щелкает клавиша системного блока, гудит внутри, набирая обороты, кулер, загорается голубым светом экран… Все повторяется, я живу почти так же, как жили до меня многие другие, с травмами и без них, кто вынужденно, кто добровольно, и гипноз дальней сетевой паутины все больше прорастает во мне, вживляется в мои кости и нервы, зовет и манит за горизонт, дальше и дальше…это как символ наших лет – близкое в далеком. Мы не общаемся с соседями по подъезду, не знаем и не хотим знать их имен, зато один мышиный клик переносит нас далеко-далеко, навстречу еще кому-то, очень похожему на нас.

Пищит модем, как будто жалуясь на жизнь. Соединение. Введите пароль. Стартовая. Тому, что случилось, ни объяснения нет, ни даже намека на объяснение – только оправдание, если природа в таком оправдании нуждается. А не нуждается – ну и черт с ней, с природой, все равно оно есть, и против не пойдешь. Почта. Входящие. Непрочитанные. Непрочитанные потому, что их не всегда хочется читать, ведь того, что надо, в этом ящике все равно не будет. Письма не люди, они ждут столько, сколько понадобится, и не пытаются спорить…ибо Delete – аргумент весомый. Так, это уже диагноз, а потому не надо Delete, откроем и прочитаем все внимательно-внимательно… Прочел? Очень хорошо, а с ответом пока ничего, ибо люди не письма и не виноваты в том, что у собеседника настроение паршивое. Хотя подождать они тоже могут. Избранное. Чат. Блин, какой же там адрес у этого чата? Не помню, да и не нужно, он добавлен в избранное. Хотите войти? Странный вопрос, не хотел бы – не пытался. Клик!..

…А оправдание есть – оно же утешение, оно же – жизненный стимул.

Потому что я все сделал правильно.

Город был знакомым.

Обычный город советских времен – серые стены домов, изрытый щербинами асфальт тротуаров, несколько более гладкий – улиц, бетонные трубки столбов с фонарями на макушках… Каждый, кому посчастливилось родиться в самой счастливой стране света, видел такие картины десятки, сотни, тысячи раз – за ними не надо далеко ходить, достаточно просто выглянуть из окна или включить телеэкран. Улица вытекала из-под ног, как река, то здесь, то там шуршали шины, где-то далеко перемигивались друг с другом светофоры, на которые, впрочем, никто не обращал внимания – авось и так доедем. Или дойдем – пешеходов тоже хватало, хоть и не так много, как в часы пик. В пяти шагах улица спокойно впадала в другую, такую же – впадала без водоворотов и завихрений, видать, и вправду был у жителей города богатый опыт доезжания и дохождения – и он точно знал, что за перекрестком слева взгляду откроется такая же дорога-близнец с серым асфальтом в черных заплатах, светофорами и фонарными столбами.

А еще смеркалось, и разгорались внутри стеклянных плафонов угольки уличных огней, и вспыхивали в такт им фары редких автомобилей, и били, заставляя щуриться, в глаза.

Где-то за правым плечом гудел приближавшийся грузовик.

Он открыл глаза.

И опять их закрыл – таким ярким было ощущение продолжающегося сна. И таким же цветом отливало небо в окне – темно-синее, пронизывающее, как это бывает только на закате, когда голубизны уже нет, а чернота ночи еще не наступила. И когда видны только самые яркие из звезд. И в комнате уже темно, различимы лишь контуры предметов, хотя до ночи еще полчаса.

За стеклом разгорались фонари, тихо-тихо доносился гул автомобильных моторов.

Вот, подумал он, а вроде почитать собирался…почитал, называется. Надо что-то решать либо с работой, либо с посиделками в сети – это ж надо, полсубботы проспал с книжкой на груди! Голова гудела, как после пары литров пива, и желания читать уже не было. И этот город…черт, ругнулось что-то внутри, достало! Достало, добило, доконало…как там еще можно? Можно, если осторожно… Из головы все никак не улетучивался туман. Он поднялся, сунул ноги в тапки, подошел к окну и раздвинул створки – холодно, зато масса свежего воздуха, и соображается все лучше. А вот теперь можно и закрыть окно, перед тем как сесть за компьютер – ибо опять ложиться глупо, а делать что-то полезное откровенно ломает…

Компьютер, едва включившись, замигал лампочкой и заскрежетал, как старый холодильник…поменять его, что ли? Но загрузился исправно, и довольно быстро – как и всегда, а больше ничего и не требовалось. Подключение, избранное, чат, авторизация…пользователь elvis вошел, и вот оно знакомое окно чата, порядком привычного и порядком поднадоевшего. Ну как, пообщаемся?

Народу не было, и было это обидно. Он рассчитывал застать кого-то из своих, может, из клуба, может, из однокурсников бывших…но никого из знакомых не наблюдалось, хотя кто-то все-таки был. Ну что же, "кто-то" – это лучше, чем вообще никого.

– Привет, - напечатал он, – есть тут кто живой?

Ему ответило молчание.

– Я же вижу, что в чате человек есть! Ау! Ну же! А то сейчас уйду из чата, совсем один останешься…

– Привет, – высветилось на экране. Он вгляделся: пользователь clio. Не знаю такой. Или такого. Это кто-то новенький.

Ну тем и лучше, можно убить пару минут до прихода кого знакомого, а то и больше, в конце концов, даже в чате иной раз попадаются интересные люди! Хоть и реже, чем хотелось бы.

– Привет, - откликнулся он. –Ты кто?

– Я - муза.

Да, интересный разговор начинается, муза, значит. Нет в сетке обычных девчонок, только музы, леди и принцессы остались, в противовес жизни…закон компенсации? Пальцы сами по себе уже отбивали ответ:

– Ух ты! Правда? А я - музыкант. Ты откуда?

– Из Иркутска. Ты рок играешь?

Играл ли он рок? Играл, в принципе - в теплой компании друзей и подруг, которые всегда находили, о чем поговорить, но которые все больше отдалялись от него. Наверно, это еще один закон жизни: человек заканчивает ВУЗ, идет работать и зарабатывать, и собственные проблемы заслоняют от него все остальное, а интересы, которые когда-то были общими, все больше приобретают личную окраску. Хорошо тем, у кого есть группа единомышленников – им можно озвучивать свои мысли и петь свои песни, не боясь быть…нет, даже не осмеянным – непонятым, с ними можно встречаться и…нет, не пить – разговаривать... Хорошо не оставаться одному. А что делать тем, кто остался?

Идти в чат?

– Да нет, – отстучал он по клавишам, – так, с гитарой балуюсь. Давно играю, но, по правде сказать, не очень хорошо. Стихи иногда пишу. Я из Минска.

– Стихи - это чудесно. Сейчас почти никто не читает стихов. И не пишет. Я очень люблю стихи.

– А сама пишешь?

– Пишу немного. Но у меня какие-то подражания всё выходят.

– А ты чьи стихи любишь?

– Цветаеву, Бродского, Гумилёва. Ну, Рождественского немножко. Классиков и современников. Из иностранных - Шекспира, конечно. Сонеты. Эдгара По, Одена. Бернса.

Вот это да. В реальном разговоре решил бы, что ослышался, но здесь чат – вот оно написано, черным по белому…написано и мало отличается от того, что он мог ответить сам на такой вопрос – и любовь к стихам, и подборка авторов… Кажется, знакомым сейчас лучше не заходить…а ну-ка…

– Ты первый человек за последние несколько лет, с кем я общаюсь, и кто стихи любит. Тем более По и Бернса. А ты знаешь "Аннабель Ли"?

– А кто же её не знает? "В королевстве холодной земли…"

– ДА НИКТО НЕ ЗНАЕТ!!! – чуть не заорал он вслух, одновременно печатая. – Мы с тобой динозавры, мы же книжки читаем, а все в ящик пялятся постоянно! Все! Мне тут общаться не с кем… Вроде и народу немало бывает, а поговорить не о чем. Ты одна за последнее время - человек интересный.

Да, елки-палки…интересный человек…что ж ты так далеко-то, человек? География, в отличие от литературы, никогда не числилась у него в любимых предметах…и где этот Иркутск находится? Байкал? Урал?

– Это точно, – высветились буквы на экране. – Никто. Я тоже раньше не читала. Только теперь вот стала. Но зато много. А к Эмили Дикинсон ты как?

– Не, Дикинсон не катит. То есть я о ней слышал, но не читал почти ничего. Ты её историю знаешь?

– Что-то слышала. Она, кажется, затворницей была.

– Не просто затворницей! – Сейчас он был на седьмом небе от того, что когда-то прочел краткую биографию. – Она всю жизнь, до самой смерти, она лет в пятьдесят умерла, жила сначала с родителями, потом одна в родительском доме. Замуж не вышла, детей не имела, ни с кем не дружила, так и прожила жизнь незаметно. И уже потом, уже после её смерти, вещи её разбирали и нашли несколько тетрадок стихов, опубликовали их - и вот она, классика американской литературы! Интересно, сколько таких людей живут сейчас рядом с нами? Незаметно живут – и не знают, что они талантливы?

Минут пять экран оставался пустым. Он сидел и пытался представить себе, что она там делает в своем Иркутске, эта Клио. Отошла от компьютера? Заскучала? Обдумывает ответ?

Он поймал себя на том, что ждет ответа с нетерпением, как давно уже не было. Ну, скажи же что-нибудь… На столе загудел мобильник и, схваченный рукой, сказал человеческим голосом, что сегодня праздник, что пить у подъезда пиво в конце октября – самое то, и что если он не придет немедленно, он, звонивший, самолично заявится к нему минуты через три. Он мысленно оценил ситуацию – и понял, что вариант, что выпить бутылочку пива было бы и впрямь неплохо…но, с другой стороны, чат…куда же она пропала? Экран прочитал мысли:

– Слушай, мне тут пора, дело одно надо сделать. Я минут через двадцать в чат вернусь. Ты будешь?

Вот и поговорили. "Хорошо, выхожу" – ответил он замолчавшей наконец трубке. И потянулся к клавиатуре.

– Ой, нет. Я просто поболтать как раз на пару минут заскочил. Давай договоримся потом ещё поговорить. Ты когда сможешь?

– Я почти всегда у компьютера. Так что в любой момент. Просто иногда надо отлучаться. Кстати, мой ящик clio@yahoo.com.

– А мой - elvis_1981@tut.by. Если хочешь, пришли мне что-нибудь из своего, я с удовольствием прочитаю. Пересечемся завтра вечером, часов в семь. По Гринвичу :) – По привычке присоединил смайлик и уже почти жалел, что согласился идти.

Выходя на лестничную площадку и на ходу застегивая куртку, он вспомнил, что Иркутск – это все-таки на Байкале.

***

А утром обнаружил в почтовом ящике письмо отправителя Clio с указанной темой "Немножко поэзии".

Прочел.

И понял, что погиб.

Они говорили без конца. Говорили, если можно так назвать общение посредством сетевого чата. Разговаривали днем и разговаривали ночью. Они беседовали о фильмах и книгах, музыке и вокале, роке и бардовской лирике, актерах и писателях, обо всем понемногу и о каждом – помногу. Клио, казалось, вовсе не спала, она могла оказаться в чате в любое время любого часового пояса, как будто и впрямь была жившей вне течения времени музой. Однажды он смеху ради предложил пообщаться в девять вечера по минскому времени, что соответствовало глубокой ночи за ее окнами – и она согласилась. А следующий раз был ночью уже для него самого, результатом чего стало катастрофическое опоздание утром на работу, не менее серьезная головомойка от начальства и предупреждение. А еще – желание провести в чате вторую такую же ночь.

Она любила книги Гюго и Оруэлла, Фолкнера и Вальтера Скотта, Дюма и Диккенса – и он был с ней солидарен. Он зачитывался фантастикой Саймака и Лукьяненко, Стругацких и Макдевита, Булычева и Мартина – и здесь она отвечала ему взаимностью. Детективы - Кристи, Конан-Дойля, Гарднера и всех прочих – они оба усвоили, кажется, с материнским молоком. Им обоим нравились одни и те же фильмы, привлекала игра одних и тех же актеров, они слушали одну и ту же музыку – и он порой спрашивал себя, может ли такой человек существовать на самом деле.

А время шло. Он почти забросил работу, полностью забросил возлияния с приятелями, голоса которых все вернее становились голосами дальних знакомых, и жил от чата к чату. Он выслал вначале на ее электронный, а затем и на почтовый адрес несколько своих песен и ждал ее ответа, как будто она была первым человеком в мире, который эти самые песни слышал. А когда услышал, что понравились – радовался так, как давно уже ничему и никому не радовался. И зачитывался ее стихами, раз за разом вглядываясь в строки и каждый раз находя для себя что-то новое. И писал к ним музыку, вновь и вновь срываясь с постели среди ночи и хватаясь за гитару соседям на радость.

Он подозревал, что сводит на нет популярность этого чата, и раньше-то не особо высокую. Редкие посетители, послушав пару-тройку минут разговор о фильмах-книгах и безуспешно попытавшись перевести разговор на баб и выпивку, исчезали в никуда. Кто-то молча, кто-то громко и грубо, но они уходили, и оставались только пользователи Клио и Элвис, нашедшие друг друга и не собиравшиеся отвлекаться по пустякам.

А однажды во время очередного сеанса общения экран вдруг отключился вместе с компьютером. Пять минут ушло на суматошные попытки оживить ненавистную технику, после чего он сделал то, что перво-наперво пришло бы в голову нормальному человеку: щелкнул выключателем. Когда свет не зажегся – вооружился свечой и проверил пробки. И только убедившись, что электричество вырубилось всерьез и надолго, поставил свечку в попавшийся под руку стакан, сел на диван и задумался.

Задуматься было о чем. Он катился по наклонной, и теперь, кажется, наступала пора решать, хорошо это или нет. Никто не произносил слово "любовь", ни он, ни она, но факт фактом и был: все чаще посещали мысли о вокзальных кассах и поезде до Иркутска. Или даже о самолете с тем же направлением вне зависимости от стоимости билета. Только теперь до него начало доходить, что точка, от которой возврата уже не будет, подошла совсем вплотную, и если сейчас еще был выбор: лететь в Иркутск или, выдрав к чертям разъем из системного блока, пропасть из Интернета вообще и из чата в частности, то чем дальше, тем вернее возможность выбрать второй вариант переходила в разряд горячо любимой им фантастики. И переходила с пугающей быстротой – три недели чата показали это очень и очень ясно. И это даже не принимая в расчет, что девушка Клио, в миру Мария, могла реально оказаться кем угодно от девочки-нимфетки до извращенца мужеского пола. Так продолжаться не могло – но дело было в том, что он не мог и по-другому.

Медленно, как во сне, он потянулся к мобильнику, потом остановился. Общения не хотелось. Хотелось свежего воздуха. Оделся, нашарил в темноте ключи, вышел из дома, вдохнул дождливую морось – но даже этот холод показался каким-то ненастоящим. Было темно, сверху падали капли и глухо стучали по полусгнившим листьям…тук, тук, тук… Ноги сами вынесли его к проходной арке – там был свет и была жизнь, ехали машины, откуда-то – не то от одной из них, не то от киоска с сигаретами – доносились звуки музыки, даже не музыки, а так, речитатива под удары басов…мимо, спотыкаясь, проплыл алкаш, за ним появилась стайка девушек, дождь донес обрывок разговора – "А я ему говорю, отвали, с такой тачкой дома сидеть надо, а он…". Прошел милицейский патруль, внимательно в него вгляделся – вроде не бомж – и потопал мимо. Он постоял еще немного, вздохнул и повернул обратно в арку, шурша листьями, прошел к подъезду – и успел заметить, как окна над его головой вдруг вспыхнули причудливым созвездием.

Город был знакомым.

Смеркалось, и разгорались внутри стеклянных плафонов угольки уличных огней, и вспыхивали в такт им фары редких автомобилей, и били, заставляя щуриться, в глаза.

Грузовик гудел – не сигнал, просто гул мотора. Ближе, ближе…

Улица вытекала из-под ног, как река, то здесь, то там шуршали шины, где-то далеко впереди перемигивались друг с другом светофоры, на которые, впрочем, никто не обращал внимания – авось и так доедем. Перекресток вырастал впереди границей между кварталами, место совпадения улиц было совсем рядом, и так хотелось узнать, какая из них одолеет силой своего течения. Вот сейчас, сейчас один поток победит, и все машины, сколько бы их не было, повернут в одну сторону, окончательно наплевав на перемигивание зеленых, желтых и красных огоньков. Он мог бы сказать, какой – для это нужно было только дойти да угла последнего здания и взглянуть налево, на исток той, другой реки. Всего десяток шагов.

Очень длинных шагов.

Интернет. Подключение. Страница чата, она же – стартовая.

– Привет, Клио!

– Привет! Я прослушала ту песню, что ты мне прислал. Спасибо! Это чудесно! Такая песня - ты молодчинка. Я даже не думала, что на мои стихи можно было так написать классно!

– Да чего уж там. Просто стихи очень красивые, так и просились на мелодию. Вот я и написал. Присылай мне еще, когда напишешь – мне от твоих строк хорошо делается.

Он неподвижно посидел перед экраном. Набрал воздуха в грудь, усмехнулся – глупость какая – и снова положил пальцы на клавиши:

– Знаешь, мне все время снится сон. Только я о нем никому не рассказывал.

– Ты что, начитался Лукьяненко? – может, она улыбалась с той стороны? – Ну, что-то вроде "правая стена - синий лед, левая стена - красный огонь"?

– Да нет, все проще гораздо. – он печатал быстро, как будто боясь передумать. – Снится обычный город, я такие сто раз видел. Ну, там, дома, улица, другая, перекресток. Темно уже почти. Машины ездят, люди ходят.

– А что в этом плохого? – откликнулась она. – То, что все время?

– Ага. Не каждую ночь, но часто, раз в два, в три дня где-то. Пару месяцев назад началось. И я всегда хочу подойти к повороту и заглянуть за угол, иду и просыпаюсь. Вот так.

Он откинулся на спинку стула. Где-то на кухне капала вода.

– И еще вот что… Я, когда там оказываюсь, почему-то всегда вспоминаю о тебе. Может, это твой город?

– Не знаю. – Странное дело, ему показалось, что ее голос на том конце паутины напрягся. – Это может быть любой город, они же у нас все похожи. Но ты не волнуйся, у тебя все в порядке. Мне тоже снятся сны. Давай лучше о чем-нибудь другом.

На секунду в голове появилась и тут же пропала дикая мысль, что она все о нем знает, но не хочет говорить…бред какой-то! Наверное, человек просто не любит заниматься толкованием снов, или вообще плохо спит, мало ли! До него вдруг дошло, как мало он, в сущности, знает о ней – не об ее увлечениях, а о реальной жизни…Клио как-то сказала, что учится в колледже, и это было все. Какой колледж? Какая специальность? Кто ты, Мария?

И почему так важна для меня?

Потому, что ты как мое второе Я?

Или потому, что тебя нет в этом сне, единственном из всех?

– Хорошо, – ответил он, – давай о другом. – О другом тоже давно было пора. – Почему ты не даешь мне свой телефон?

Он чувствовал, что ступать становится скользко, но остановиться уже не мог, что-то подталкивало его и заставляло писать именно эти слова. – Мне хотелось бы созвониться с тобой и услышать твой голос.

– Он сейчас всё равно хриплый и некрасивый. Я простыла. Не хочу говорить с тобой некрасивым голосом.

На экран выскочил хитрый смайлик. Именно хитрый. И ехидный какой-то…он с силой зажмурился, потом открыл глаза.

Смайлик как смайлик.

– Тогда пришли мне свое фото…ну пожалуйста!!! Ты же наверняка красивая очень. Только не признаёшься. Ты же доиграешься, и я возьму и приеду. Развенчаю твоё инкогнито. А то мне иногда в голову приходит, что на самом деле ты - небритый мужик. Который сидит с ноутбуком где-нибудь на окраине деревни. Или просто мой сосед по площадке Петька. Может, ты он и есть? – Фразы строились сами собой, какие-то короткие, вырубленные фразы, они пулей вылетали на экран, он знал, что и этого писать не надо, что перейти к прежней схеме отношений будет теперь сложно, но думал как-то отстраненно. А пальцы работали. – Пришли фото, я узнаю тебя сразу. Будто знал всегда.

На этот раз пауза была длинной-длинной. Он не торопил, просто сидел и ждал…что хотел – сказал, а там будь что будет…

– Как тебя зовут на самом деле?

Раньше ее это не интересовало.

Не поверишь, но действительно Элвис. – отпечатал он. – Родители у меня, папа в частности, - фанат Элвиса Пресли. Вот и назвали в честь него. Так ты пришлешь фото?

– Не надо в меня влюбляться, Элвис.

Слово было произнесено.

– Наверное, ты опоздала с этой просьбой.

Почему "наверное"?…

– Если ты не пришлёшь фотографию до послезавтра, то я выезжаю. Вот такой вот я шантажист.

Двоеточие, закрывающая скобка, выйти из чата.

Кажется, теперь были произнесены все слова. Он ждал.

Письмо появилось в его почтовом ящике к концу второго дня. Без темы, без текста – только присоединенный файл с расширением jpg.

В который раз он спросил себя, существует ли она в реальности.

– Ты очень красивая, – писал он. – У тебя чёрные глаза и длинные каштановые волосы. Я люблю тебя. Я любил тебя, не видя. Теперь, увидев, я люблю тебя ещё больше.

– Зачем?

Он почти слышал ее голос: нежный, чуть хрипловатый, чуть звенящий далеким тонким колокольчиком. Он ласкал слух так же, как ласкало глаза ее лицо.

– Давай ты будешь любить меня на расстоянии, а лучше, постараешься забыть. Это глупо, но другого пути нет. Если ты будешь писать мне такие слова, я больше не буду заходить в этот чат.

Он застыл. Потом кинулся к клавиатуре.

– Но почему? Ты любишь другого человека? У тебя есть парень? Не верю, ты проводила со мной кучу времени. Я не могу без тебя жить. Я думаю о тебе каждую минуту. Я хочу приехать. Позвони мне. Или дай свой телефон. Может, дело в возрасте? Тебе на фотографии лет 16, мне 24 – я ненамного старше тебя. Я же чувствую, что тоже нравлюсь тебе, ты не можешь отрицать. Иначе ты бы не прислала фото, не разговаривала бы со мной каждый день уже месяц. Почему я не имею права в тебя влюбляться?

– Потому что так надо. – Казалось, что они разыгрывают какой-то известный до мелочей киносценарий, с готовыми вопросами-ответами и традиционно плохим финалом. Хотя в кино-то как раз все заканчивается свадебным шампанским… – На фото мне 14, сейчас 23, но дело не в этом. Лучше тебе не знать, объяснение тебя шокирует. После него ты никогда не будешь со мной разговаривать.

– Ты говоришь глупости. – Сейчас он верил в каждое свое слово, даже в то, что не было еще сказано. – Я всегда буду тебе другом независимо от обстоятельств. Но я хочу быть не только другом. Я ничего не боюсь. У тебя нетрадиционная ориентация? Аномалии развития? Что? Я всё переживу. Я тебя люблю.

– Хорошо. – Буквы зазвенели более нервно. – Я вышлю еще одно фото тебе на почту. Просто теперь я выгляжу иначе.

Она ушла, прежде чем он успел понять смысл ее фразы.

Компьютер урчал, пытаясь переварить полученную информацию. Старенькая видеокарта справлялась с трудом, изображение проявлялось на экране сверху вниз, узенькими полосками – одна за одной.

Руки в такт полоскам примерзали к столу. Он хотел закричать, отскочить от экрана, швырнуть его в стену, хоть что-нибудь сделать, но мог только сидеть, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой, не в силах отвести глаза от того, что открылось перед ними. И мозг был парализован вместе со всем телом, и лишь кружилась в замерзшей его глубине одна-единственная мысль: вот почему она так много читает… Вот почему она так много читает… Вот почему…

Вот почему разбирается в фильмах, книгах и музыке на уровне специалиста. Не может современная девчонка с такой внешностью зачитываться книгами до самозабвения, да еще и не любовными романами, да еще и анализировать то, что прочла. Но что делать, если заняться больше нечем? Не может обычная девушка проводить за компьютером дни и ночи – утром нужно вставать, идти на работу, на учебу, чем-то по дому заниматься, наконец. Но что, если нет ни работы, ни учебы? Вот почему никогда не говорила о себе – ей нечего было сказать.

…И вот почему ее голос никогда не зазвенит в его ушах далеким колокольчиком.

Его отпустило настолько, что он смог дотащиться до окна, распахнуть его и вдохнуть скопившийся снаружи воздух. Воздух, показавшийся таким же затхлым, как в комнате. Все было как месяц назад – и было ненастоящим. Колыхались на ветру ветки придуманных деревьев, сквозь тучи проглядывало придуманное небо, где-то кричали придуманные галки. И тихо урчал за спиной придуманный компьютер с раскинувшимся по экрану настоящим изображением придуманной девушки.

Он постоял перед окном еще немного. Покурил, чего с ним не случалось давно. И шагнул ей навстречу – как в воду с обрыва.

Она ждала.

– Элвис, я же говорила, не надо. Ты был мне единственным другом этот месяц. А теперь я тебя потеряла.

Девочка, девочка, что же ты…как же…

– Я не верю. Этого не может быть.

– Это я. Я попала в аварию. Обожжено более 90% кожи, множественные повреждения внутренних органов, костей, конечностей. Я урод, Элвис. Фото отражает ещё не всё. Это правда.

Колокольчики на глазах таяли, заволакивались пленкой окиси. Не блестеть им больше. Не звенеть из прекрасного далека.

– Я виновата перед тобой, надо было подготовить тебя с самого начала. Я же чувствовала, что ты влюбляешься. Чувствовала. Но я не посмела. Я не хотела терять тебя. Я не могла.

Он молчал. Он просто не знал, что сказать. Потом начал медленно печатать, не думая о том, какую еще боль может вызвать этим вопросом. Свою боль. Ее боль.

– Как ты можешь жить ТАК?

– А вот так и живу. С родителями. Я всё свободное время провожу у компьютера. Только ем, сплю и делаю процедуры. Если их не делать, я умру. Один месяц в году я лежу в больнице. После таких ожогов кожа регенерируется, а хрящи - нет. Поэтому я так выгляжу. Глаза спасли чудом. И говорить я громко не могу, только шёпотом и жестами. Поэтому номер не давала. – Голос с каждой секундой утрачивал чистоту и свежесть, он уже не был похож на человеческий. – Для компьютера есть специальные приспособления. На кисть одевается, как для тех, у кого рук нет вообще. Мне чуть проще, есть пять пальцев - на две руки… – Ровные буквы придавали еще больше жути ее словам. И он опять не знал, что сказать ей.

– Я не могу ходить, езжу в инвалидной коляске. Кажется, теперь почти все…

– Я не брошу тебя, - хрипло выдавил он, не замечая появлявшихся на экране строк. – Я люблю тебя, – сказали пальцы.

– Я брошу, - ее голос вдруг обрел силу, он оставался таким же искаженным, но это был ее, ее голос, он не мог ошибаться, не мог позволить себе этого. – Я брошу. Я больше не появлюсь в чате. Не зная, какая я на самом деле, ты разговаривал со мной, как с человеком, который приятен тебе во всех отношениях. Ты идеализировал меня, делал такой, какой хотел видеть. Если бы я была нормальной девушкой, ты бы обязательно влюбился в меня такую, какая я есть, даже если бы я была некрасива или имела физические пороки. Но я - не человек уже. Я только мозг. Тела - нет. Поэтому это наша последняя беседа.

– Нет…

– Да. Отношение людей к инвалидам совершенно иное, нежели к себе равным. Вы жалеете нас. А нам не нужна жалость! Нас не нужно замечать! Не нужно пропускать вперёд в метро! Не нужно помогать при движениях! Не нужно подчёркивать нашу убогость! Нам нужно РАВЕНСТВО. Когда ты общался со мной, как с равной, это было нормально. Это было правильно. Теперь ты видишь во мне инвалида. Урода. Прощай, Элвис.

– Нет, Клио…Мария, стой, не уходи…

Он не успел дописать. Он даже сказать не успел.

Только сидел и беспомощно смотрел, как на экран выползает надпись "Пользователь clio вышел из чата".

Часы - как дни, дни как месяцы, а о месяцах и подумать было страшно. Он забрасывал письмами оба ее почтовых ящика, и электронный, и домашний…слова, ноты, голос…он пел о ней такой, как видел ее во сне, и о такой как она видела себя – ему казалось теперь, что он знает это. Он писал о книгах и книжных героях, он пел песни серьезные, чтобы убедить ее вернуться, и веселые, чтобы развеселить. Он писал, пока письма не начали возвращаться назад с пометкой "указанный вами адрес не существует". Он даже пытался заказать билет до Иркутска, наплевав на работу и безденежье, но близились праздники – билетов не было нигде. Он то глушил себя водкой, не чувствуя вкуса, то метался по квартире, - и все глубже тонул в трясине собственного одиночества. Ответа не было. А однажды он понял, что и выхода не нет.

Был только некролог на иркутской странице новостей, на которую он наткнулся во время попытки найти ее в одном из многочисленных чатов:

"8 ноября 2005 года покончила с собой, приняв смертельную дозу лекарств, Мария Эденберг, 23 лет. 9 лет назад с Марией произошла страшная трагедия. Автомобиль, в котором она возвращалась домой со школьного вечера, столкнулся с грузовым автомобилем. Два одноклассника Марии и родители одного из них погибли на месте. Мария выжила в аварии, получив страшные ожоги и травмы. Девочка была наполовину парализована, могла передвигаться только в инвалидном кресле. Ожоги более 90 % кожного покрова не позволяли сделать практически никакую операцию по пересадке кожи: пластические хирурги были бессильны. Мария потеряла способность двигаться, выполнять самые простые операции при помощи рук, отчётливо говорить, а также слух на одно ухо. Тем не менее при поддержке родителей, старшей сестры и брата девочка нашла в себе силы жить дальше. Но чаша была переполнена до краёв. Пускай же Господь примет её многострадальную душу и простит ей её последнее прегрешение, потому что её страдания искупают всякую вину. Родители Марии, Карл и Надежда Эденберг, её сестра Анна и брат Николай, и все остальные родственники глубоко скорбят о потере любимой дочери и сестры. Прощай, Мария. "

Дорога ходила под ногами взад и вперед, как живая, ускользала то влево, то вправо, не давая сосредоточиться, и это было хорошо. Он и не хотел сосредоточиться, не хотел ни о чем думать, не хотел ничего чувствовать, ничего помнить. Друзья давно отстали. Если в начале попойки в парке, приуроченной к какому-то празднику, они еще пытались оживить его, подливали вина, привлекали к разговору, то потом начали все чаще замолкать, с беспокойством глядя то на него, то друг на друга. Он и ел, и пил, но не пьянел почти, только все больше каменело лицо и все чаще замолкали собеседники. Потом все исчезли, и он остался один. Но это мало что изменило – он был один с самого начала. Память еще сохранила момент, когда он встал с места и двинулся куда-то, и никто не стал его задерживать или окликать. И только рвала изнутри душу боль, только застилал туман воспаленные глаза.

Он уже не соображал, куда несут его ноги, жившие своей собственной жизнью, и не понимал даже, идет он или просто топчется на месте, чьи-то лица кружили перед его лицом, и он кричал им, просил уйти, потому что он заражен и несет в себе проклятие, потому что его прикосновение смертельно, потому что он отнимает жизни людей. Они уходили, но появлялись новые, что-то шептали, говорили, а он просил, уйдите, умолял, оставьте меня и дайте умереть спокойно, девочка, что же ты сделала с собой, что ты со мной сделала, что сделал с нами весь этот проклятый мир, в котором живет столько людей, но нет теперь тебя… И его в этом мире уже не было, была только протянувшаяся от полюса к полюсу убившая жизнь Интернет-паутина, и не осталось уже ничего снаружи, все затягивала мутная пелена, а она знала, знала все с самого начала и все равно говорила с ним, как же ты могла жить с этим знанием, милая, как могла держаться столько времени…так долго, так долго и так трудно, пока кто-то, кому было не как тебе, кому все легко, не пришел и не разрушил твою броню, которая защищала тебя, прости меня, маленькая, но я не такой сильный, я уже не могу, а ведь прошло-то всего несколько дней, и сколько их еще впереди, и каждый как год… Они говорят, все будет как раньше, но я же знаю, что это был один шанс из бесконечности, наш случай, не такой, как у других, а я ничего не мог, ничего не сделал для тебя, будь я проклят…он натыкался на что-то, спотыкался, падал и опять шел, пугая прохожих своим безумным взглядом, а она шла рядом с ним такая красивая, ей было двадцать три года, такая, какой видел ее только он сам, тебе мало было разговоров, девочка, ты хотела большего, всегда в глубине души хотела, ты так старалась забыть, а я пришел и напомнил тебе, и придуманные ветки деревьев хлестали по лицу, и придуманный асфальт отзывался болью на стук каблуков, придуманные люди шарахались в стороны, когда он шел мимо них, а темнота подступала все ближе, и где-то в далеком прошлом остался грузовик, который девять лет назад убил все, что было в этом мире настоящего…

Город был знакомым.

Обычный город – серые стены домов, изрытый щербинами асфальт тротуаров, несколько более гладкий – улиц, бетонные трубки столбов с фонарями на макушках… Улица вытекала из-под ног, как река, то здесь, то там шуршали шины, где-то далеко впереди перемигивались друг с другом светофоры, на которые, впрочем, никто не обращал внимания – авось и так доедем. Или дойдем – пешеходов тоже хватало, хоть и не так много, как в часы пик. В пяти шагах улица спокойно впадала в другую, такую же, и он точно знал, что за перекрестком слева взгляду откроется такая же дорога-близнец с серым асфальтом в черных заплатах, светофорами и фонарными столбами.

Пользователь Элвис стоял на тротуаре, прислоняясь к шершавой стене здания. Только стена, без дверей и окон. Как и всегда в этом сне. Сзади гудел грузовик – прерывистый шум мотора, приближавшийся с каждой минутой. А перекресток был совсем близко.

Он шагнул – шаг, другой, третий…серая стена слева послушно убегала назад, в сумеречную синеву, мимо проходили люди, не обращая никакого внимания на идущего к переходу парня, самого обыкновенного, и до угла рукой было подать. Рука протянулась, пальцы ухватились за шершавый бетон, и – человек впервые за все время заглянул на ту сторону.

Улица. Она была и правда точно такая же, как и первая, вдоль нее тоже загорались фонари, светофор у поворота перемигнул с красного на желтый, собираясь дать дорогу старому потрепанному авто с погашенными фарами, водитель которого пытался-таки следовать правилам дорожного движения – по крайней мере, других машин видно не было. Зато по встречной полосе шла целая колонна – лучи зажженных фар то и дело скользили и по нему самому, и по застывшей в свете желтого сигнала легковушке, заставляя и Элвиса, и водителя почти синхронно щуриться.

А потом мужчина за рулем наклонился в сторону своей спутницы, открывая дальнему свету тех, кто сидел за ним. И сидящая в машине девочка прищурила черные глаза и дернула рукой, сбрасывая с лица каштановый локон.

И загудели в ушах песни, написанные через девять лет.

Желтый свет погас, водитель повернул голову в прежнее положение, мотор легковушки чихнул, оживая, а заодно и заглушая для пассажиров все происходящее кругом. За поворотом гудел грузовик, не то пьяный, не то просто усталый водитель видел перед собой пустую полосу, путь был свободен и тормоза не задействованы, гигант летел вперед уже без помощи человека, выходя на последнюю смертоносную прямую – а пользователь Элвис все еще стоял с разинутым ртом. И теперь никто уже не назвал бы его обычным. Он знал будущее.

"Жигуленок" сейчас выскочит из-за поворота – он тоже видит перед собой свободную улицу, ему нет причин тормозить при проезде на зеленый свет, и даже если один из водителей успеет понять, в чем дело, сделать он уже ничего не успеет. Немыслимо остановить многотонную махину на расстоянии в несколько метров, она просто покатится дальше, невзирая на любые тормоза, она сметет появившееся препятствие в мгновение ока…и вспыхнет над безвестным перекрестком факел из расколовшегося бензобака, и будет статья в местной газете о погибших людях и одной девочке, которой посчастливилось выжить. Жаль только, что она сама никогда уже не почувствует себя счастливой - слишком многое отнял у нее этот серый перекресток. Девочка будет расти и взрослеть, проводя время лишь с телевизором, компьютером и книгами, которые станут отныне ее ближайшими друзьями...а колокольчики ее голоса навсегда покроются сеткой трещин.

А потом, когда ей исполнится двадцать три, однажды в каком-то захолустном чате она встретит парня с сетевым именем Элвис. И парень этот сумеет наконец поставить точку, легко довершив то, чего не доделал гудящий сейчас за его спиной КамАЗ. Поставит точку, окончательно сделав явью свой навязчивый сон.

Он прокрутил в голове это все, а может, просто почувствовал, а может, и почувствовать не успел – но мир уже оживал, повинуясь его воле и бросая через улицу навстречу приближавшейся стальной смерти. Потому что так было нужно. Потому что девушки не должны умирать в двадцать три года со стеклянными от проглоченных таблеток глазами. Потому что скучающие в своей квартире парни не должны становится убийцами, случайно влюбившись в незнакомку во время компьютерного чата.

Потому что за все в этой жизни надо платить.

Удар смял его, швырнул на дорогу, уши рвал на части нестерпимый визг тормозов – а он все сжимал руками этот проклятый бампер, рвал его на себя, ловя подошвами ног ускользающий асфальт, давясь собственным криком, захлебываясь бьющими со всех сторон струями мрака, сжигал себя последним отчаянным усилием, как будто это могло хоть что-то изменить…и уже не почувствовал, как укрощенный водителем грузовик неподвижно замер всего в паре метров от проскочившей под его носом старенькой легковушки.

Каждое утро я поднимаюсь с кровати. Добираюсь до ванной, потом отправляюсь на кухню, где готовлю себе завтрак - это мне доступно, и не нужно никаких дополнительных приспособлений, а тем более чужой помощи. Заправляюсь едой на долгое-долгое время…и отправляюсь в комнату к компьютеру.

Коротко щелкает клавиша системного блока, гудит внутри, набирая обороты, кулер, загорается голубым светом экран… Все повторяется, я живу почти так же, как жили до меня многие другие, и гипноз дальней сетевой паутины все больше прорастает во мне, вживляется в мои кости и нервы, зовет и манит за горизонт, дальше и дальше…откуда порой нет возврата. Интернет многое может дать человеку в моем положении, чаты, форумы, переписка, игры, новости, просто интересная информация – все это льется внутрь меня, затрагивая там что-то такое, чего никогда не сможет понять нормальный человек. Чтобы понять, надо быть таким, каким был я в начале октября…а потом таким, каким я стал сейчас.

Я живу почти так же, как жила она.

Я все сделал правильно. Хорошо помню первые дни отчаяния, когда услышал заключение врачей, дни тупой тоски, дни ярости на самого себя, и вот теперь – эти дни почти полного безразличия. Я даже верю, что в будущем мне удастся обрести хоть какое-то подобие счастья, ведь человек ко всему привыкает… Но страницы с некрологом нет в сети, и никто никогда не видел ее. Я просил людей поискать, еще лежа в больнице, потом сам провел поиск, но она исчезла. Так же, как исчезло из газет всякое упоминание о случившейся девять лет назад трагедии. Как будто это был сон, который сейчас закончился.

На самом деле не так все плохо, как могло быть – я не погиб, не стал ни уродом, ни паралитиком, не потерял зрение. Когда меня заметили и вызвали скорую, врачи никак не могли понять, что произошло и как человек сумел попасть под машину в самом центре парка, где и тропинок-то нет, не то что подъездных дорог. Загадка! Но в больницу доставили вовремя, да и не очень-то все было сложно: переломы ребер, левой руки, рана на голове…и не таких спасают. Все благополучно зажило и срослось, на голове остался шрам, который вполне закрывают волосы…больше донимают проблемы с ногами - частичный паралич, врачи говорят, что последствия травмы позвоночника, а на вопросы о лечении только разводят руками: не у нас это делать надо и не за мои деньги… Впрочем, я прочел в сети, что такие травмы, бывает, проходят сами, и время, которого у меня теперь очень и очень много, работает на меня.

Мне даже удалось найти работу, точнее, остаться на прежней – начальник пошел навстречу и дал возможность заработать на жизнь, а верстка и веб-дизайн – как раз для домашних условий. Хороший человек, да и вообще, странно, но как много хороших людей меня, оказывается, окружало…и помогли, и поддержали... Спасибо вам, люди, хоть с вами и не поговоришь о литературе!

Я никому не рассказывал о том, что произошло со мной в тот сумасшедший месяц. Незачем. Да я и сам уже сомневаюсь, было ли оно на самом деле или привиделось мне в бреду после еще одной не выявленной врачами травмы. Почтовый ящик на tut.by, давно мною заброшенный, не сохранил никаких следов нашей переписки, в нашем чате, куда я зашел, правда, лишь один-единственный раз, чтобы больше никогда там не появляться, тоже никто и никогда о ней не слышал, а отсутствие заметки о смерти иркутской девушки по имени Мария доказывает лишь то, что этой заметки не было. Остается только моя вера. Да, может, это и бред, может, вся моя память - лишь фантазии больного человека…но слишком хорошо я помню то, что невозможно придумать, что просто не имеет права быть иллюзией. Наши разговоры, ее стихи, мои песни для нее, ее лицо за стеклом того автомобиля… Да, может, это и сон, но я не хочу выходить из сна, в котором она где-то все еще жива и с ней все в порядке. Пускай не со мной, пусть на краю света.

Но это помогает мне жить дальше.

Звонок в прихожей был таким коротким, что он вначале засомневался – а был ли он вообще. Он никого не ждал, рабочий день для всех нормальных людей достиг своего пика, да и нечасто к нему заходили нормальные люди. Звонок повторился. Он с трудом поднялся, опираясь на костыли, проковылял в коридор, освободил одну руку, неловко отпер замок и распахнул дверь. И почувствовал, что сейчас потеряет сознание.

Девять лет изменили ее лицо – она стала взрослее, чуть потемнели волосы…она еще красивее стала, но это была она, она…Господи, первый раз в жизни обратился он к кому-то наверху, Господи, как же так, она же не знает меня, не должна меня знать! Секунды шли, и колотящееся сердце постепенно затихало, потому что стоящая в дверях девушка смотрела незнакомо и как-то настороженно. Не она? Двойник?..

– Извините, – тихо сказала она. – Вы…вы Элвис?

Ее голос. Нежный, чуть хрипловатый, чуть звенящий далеким тонким колокольчиком…он представлял его именно таким. Это было последней каплей, он не мог уже себя сдерживать, он не мог повернуть назад – ибо проще было бы снова броситься через улицу.

– Ты… - выдохнул он.

Она прерывисто вздохнула, опустила глаза – и вдруг прижалась к нему.

– Дурак… – прошептала она. – Идиот чертов… Ну зачем ты сказал мне, что тебя в реальности зовут Элвисом?

Она и смеялась, и плакала. И говорила, говорила без умолку, глотая слова, как будто не было у них времени, как будто вот-вот рухнет мир…а ему казалось, что мир уже рухнул. Потому что этого просто не могло быть…

– …я же все телефонные справочники перерыла, я в чате сидела безвылазно, ну почему ты оттуда пропал? Кто же мог знать, что твой адрес мне последним вспомниться…

Он держал ее за плечи, и ничто на этой земле не могло бы сейчас разжать его пальцы. Она улыбалась ему сквозь слезы.

–…День за днем, каждую-каждую ночь…я не знала, что со мной, я думала, что с ума схожу…наши все разговоры, о жизни, музыка, книги…я и книг-то почти не читала, а тут вдруг начала, даже родители удивились. Читала – а они все знакомые, как будто вспоминаю что-то, что давно знала и просто забыла, ну, ты же понимаешь все… И эти все сны…про аварию, про то, как я больная была, как лежала парализованная, а ты в чат заходил…и я не спала, ждала каждую минуту, а вдруг, а вдруг ты зайдешь, ну и что, что на другое время договорились... И ты так же – на той стороне, я же знаю, я все это видела!..

Он прижимал к себе ее, она гладила его по волосам, обнимала с такой силой, что в другой ситуации это могло бы вызвать боль, на полу валялись забытые костыли, потому что там, где они вместе, не могло быть горя и болезней, а она говорила, говорила…

– И потом, в конце – как ты под тот грузовик бросился, глупый, ну зачем ты это сделал, можно же было остановить нашу машину, и ничего бы не было…я думала, я умру, я же не знала ничего, жив ты или нет, и что с тобой, а ты мне имя не то сказал, дурак! Два месяца, слышишь, два месяца ты здесь один, пока я твой адрес во сне не увидела, ты же говорил мне его… И я шла, шла, а вдруг бы ты не помнил меня, ведь ты же все перевернул тогда, на том перекрестке, здесь все могло по-другому быть, и с нами тоже…

– Привет, Клио… – тихо сказал он. Она замолчала, только прижалась к нему еще плотнее. В открытой форточке шелестели падающие снежинки. Мир был таким настоящим, каким только может быть мир сумеречного январского дня.

А последние остатки снов тихо выползали из квартиры на лестничную клетку.

Конец.