top of page

Написано в соавторстве с М. Виноградовой

 

СЧАСТЬЕ НА ДВОИХ

 

 1

 

     Вечер. Я иду по тротуару, и света все меньше. Наступило время полутьмы, то самое время, когда неуверенно, но навязчиво начинают разгораться фонари, а небо приобретает глубокий темно-синий цвет, и робко высыпают первые, еще бледные звезды. Тьма прячется от желтого фонарного света, заползает в подворотни и закутки…странно – я никогда не боялся темноты, даже в детстве, когда все стараются залезть поглубже под одеяло и просят родителей посидеть рядышком или хотя бы не закрывать дверь. Впрочем, в этой части города полного мрака не бывает никогда – центр все-таки…фонари, рекламные щиты, светящиеся вывески и окна разгоняют тьму по сторонам, заставляя прятаться и таиться до того, как пробьет четыре, или пять…пока не закроются бары, и последние такси не развезут гуляк по квартирам. Но там и до утра недалеко.

     Сегодня холодно и сыро. Холод пробирается под одежду, заставляя поеживаться и двигаться быстрее.  Прохожие либо кутаются в теплые шарфы и поднимают повыше воротники, либо устремляются в тепло – и их можно понять, тем более что я сам собираюсь последовать их примеру. Я свободен в этот вечер.

     Бар. Он маленький и прокуренный насквозь – почти не видно соседних столиков. Оно и к лучшему – с некоторых пор я не люблю смотреть на людей, которые случайно оказались рядом…я боюсь увидеть их глаза. Заказываю пиво, выкладываю на столик сигареты, готовясь добавить свою лепту к окружающему меня смогу, и сажусь. Столик на одного – и это тоже к лучшему. Может, сегодня что-то произойдет, может, нет, но время для этого еще не пришло.

     Там, вне стен бара, люди занимаются  своими человеческими делами: они бродят по холодным  улицам, пьют чай, сидя перед телевизором, любят друг друга, ссорятся, грустят в одиночестве... Где-то их поджидают случайности, горести, любовь...и счастье.

      Где-то бродит счастье.

 

***

 

     Счастье… Никто не знает точно, что же это такое, оно непостижимо, оно для каждого свое. Оно всегда желанный гость, оно может обласкать и согреть, оно может дать человеку надежду и сделать его сильнее. И именно поэтому оно может быть опасным – счастье ведь тоже может ошибаться, в точности как люди с их ложными представлениями и извращенными идеалами. Это сильное сочетание – человек плюс его счастье, особенно если оно ошиблось адресом и пришло не к тому, к кому следовало. Счастливый человек многое может, в нем есть сила, способная на великие свершения…она может быть разной, быть воздухом, огнем и водой, она может высвободиться резко и со взрывом, может сочиться исподволь, как капли в подземной трещине, может взвыть порывом уносящего все ветра – но результат неизменен. Взрывом можно разворотить гору, струйка воды вырывает исполинские пещеры в этой горе, ветер расшатывает ее и гора не устоит. А эхо разрушения пойдет по сторонам кругами, добивая уцелевших.

     Такое, конечно, бывает не всегда. Редко, очень редко. Нужно редчайшее сочетание – особый человек, особая ситуация, особое настроение…таких людей вообще очень немного, и чаще всего они живут, даже и не подозревая о своей исключительности. Но иногда что-то ломается в мировом порядке, после чего ситуация начинает выходить из-под контроля. И вот тогда в дело вступают такие, как я. Чувствующие неправильность. Санитары человечества. Можно подобрать еще кучу определений, хоть избранными назваться, не в этом дело.

     Сегодня годовщина. Очередная...а сколько их уже было! И все равно самый первый раз вспоминается отчетливей других.  Достаточно зажмуриться…а можно и не делать этого, и так хорошо видно, как будто было вчера. Хотя теперь уже иногда кажется, что не со мной.

 

***

 

     Поднимается туман. Это всегда начинается с тумана. Он густой и белый-белый, сквозь него не видно предметов и лиц, он сгущается не мгновенно, но быстро, очень быстро, и так же быстро потом исчезает. Никто не видит его – только я…

     Я иду по переулку, срезая путь к остановке метро, и сначала не обращаю никакого внимания на влюбленную парочку…обгоняю их и случайно вижу глаза мужчины – он как раз посмотрел в мою сторону. Он весел, доволен, все у него хорошо…а я вдруг понимаю, что это неправильно. Я чувствую его. Туман начинает сгущаться вокруг. Я закрываю глаза. Зрение не поможет, да оно и не нужно больше.

      Я знаю все. Знаю с предельной ясностью. Мне неважно сейчас, кто этот человек и чего он хочет от жизни – просто случилось так, что он слишком многого от нее хочет, а это неверно. Ни закрытые глаза, ни туман вокруг не мешают мне видеть, какими влюбленными глазами он смотрит на свою спутницу – и в этом тоже его ошибка. Она не любит его, она просто проводит время, но он этого еще не знает, и он счастлив – а таким, как он, счастье противопоказано. Хорошо, что есть еще время все исправить.

     Парень умеет бить. Он высокий и крепкий, старше меня и гораздо сильнее, его удар должен сломать меня пополам, как сухую ветку, но этого почему-то не происходит. Он вскрикивает от боли, когда пальцы мелкой уличной шпаны – мои пальцы – с нечеловеческой силой выворачивают его руку, заставляя упасть на колени. Лицо его искажает гримаса. Неправильно, боли причинять не надо. Удар – и что-то хрустит под моим кулаком, мои пальцы разжимаются, он мягко сползает на тротуар, и судорога на лице разглаживается. Теперь все в порядке.

    Девушка кричит. Кричит страшно, пронзительно. Неважно – это правильно, она и должна кричать, это естественная реакция, которая ничего уже не изменит. Я прыжком ухожу в щель между домами, безошибочно находя путь, и сомкнутые веки попрежнему не мешают мне, она так и не разглядела меня, разве что промелькнувшую на долю секунды тень, крик утихает за спиной. Меня вообще никто не видел.

     А потом глаза вдруг открываются. Я – это снова я, слабый, дрожащий, рухнувший на четвереньки в каких-то кустах…и опять кто-то кричит, но это уже мой крик. Я ничего не могу вспомнить, кроме того, что убил человека. Просто так. И не знаю, что же мне делать дальше.

 

***

 

     Через столик шумит компания подростков, и от них начинает болеть голова, они мешают моим воспоминаниям, и это раздражает. Но потом звуки голосов опять отдаляются.

     Кто-то подсаживается ко мне на парковую скамейку. Я накачиваюсь дешевым вином, и в голове пульсирует боль. Я не вижу его лица – так, просто человек...и мне не хочется слушать то, что он мне скажет.

    Ты один из нас, говорит он. Я почувствовал это вчера и пришел, потому что тебе нужна помощь. Ты растерялся, ты не знаешь, что с тобой, но я тебе объясню.

     Я молчу – мне нечего ему сказать. Один из нас – из кого? Из общества убийц-психопатов?

   Ты не псих, говорит он. Ты просто чувствуешь мир острее, чем остальные люди. Это тяжело, это ответственность, я знаю, но тут уж ничего не поделаешь. Не одному тебе приходится туго – ведь и солдаты есть, и милиция, та, которая настоящая, а не менты, им же тоже приходится убивать. Ты думаешь, они хорошо спят по ночам?

     Я молчу. Даже если существуют эти честные менты – они преступников убивают, а не прохожих на улице…да и то только в самом крайнем случае. А армия…что армия? Солдаты выполняют приказы.

     Ты не прав, говорит он. Преступник – это не только тот, кто желает зла другим людям. Зло многолико, бывает случайное зло, бывает закономерное, но оно всегда остается злом. Разве никогда ты не делал больно окружающим, не замечая этого? От этого никто еще не умер, не настолько ты крут, честно говоря, но…вот ты представь себе человека, одно слово которого значит больше, чем все твои поступки! Что ты вообще можешь знать об этом парне, который умер вчера?

     Я молчу. Я ничего о нем не знаю, кроме его счастья и жажды жизни, которую я отнял. Вчера я дважды пытался покончить с собой.

     И что, спрашивает он, не получилось? Ты не можешь убить себя, ты не можешь убить вообще никого, пока его не почувствуешь...а потом ты тоже ничего не сможешь изменить. Ты не убийца, пойми это...если тебе от этого легче, то никто из нас не убийцы, мы – часть природы, такая же часть, как и стервятники в горах. Что – неприятно? Но мир не проживет без нас, нравится тебе это или нет. Ты не знаешь, что бы было дальше, и я тоже не знаю наверняка, но ты вчера остановил что-то страшное. Если ты перестанешь грызть себя и прислушаешься, то и сам поймешь это. Скорее всего, ты спас множество жизней, забрав одну.

      Впервые за все время я поворачиваюсь к нему.

     Что…что ты можешь знать об этом, говорю я. Ты же не видел его глаз…

    Я видел другие, такие же, отвечает он мне. Все мы смотрим в глаза, так мы устроены. А что до вчерашнего…девушка не любила его, и ты это знаешь сам. Представь – она бросает его, и он съезжает с катушек, а он многое мог натворить, поверь мне…или даже все у них хорошо, свадьба, тамада, шарики воздушные – а кем был бы их ребенок? Новым Гитлером? Маньяком-садистом? Создателем тотальной бомбы?

     Мне хочется ударить его, но не хватает сил даже на то, чтобы послать подальше вместе с этим бредом. Я пьян. Я жутко пьян. Если сумею продолжить – может, допьюсь до инсульта. Если нет – пойду оформлять явку с повинной.

     Не пойдешь, говорит он. И не умрешь – предназначение не даст.

     Опять молчу. Хрен меня знает, кто я такой.

    Вот это уже лучше, говорит он. Извини, похоже, что логика – не самое сильное твое место…но ты не первый. Могу одно посоветовать: меньше думай, больше вспоминай, но не поступок свой, а чувства, именно свои чувства тогда…и когда поймешь хоть что-то – позвони по этому номеру, и я помогу тебе дальше во всем разобраться.

     На скамейку рядом со мной ложится визитка.

     Всю следующую неделю я беспробудно пью. Потом набираю номер.

 

***

 

     Бар постепенно наполняется, одни люди приходят, другие уходят, но я не обращаю на них внимания. Эта годовщина как-то слишком тяжело легла мне на плечи, я не могу уйти от нее, остается только вспоминать, очень отчетливо и методично…вдруг поможет? Я не хочу никуда выходить, только не сегодня, не хочу безропотно выполнять свою роль…надеюсь, до утра меня хватит. Подожди, счастье, подожди, еще не теперь…

     Счастье… Сколько раз я потом задумывался, почему же именно оно? Почему не печаль? Неужели счастливый человек страшнее несчастного в ракурсе целого мира? Чем? Особым восприятием жизни? Или кто-то просто ревнует, не давая своим детям радоваться? Жаль, что я не религиозный – это многое бы позволило если не объяснить, то хоть принять на веру. Но бога все-таки, видимо, нет - существуй он на самом деле, поступил бы умнее. Если человек так опасен для мира, зачем убивать его человеческими же руками? Неужели не проще взять да и приказать ему умереть? Так что нет бога. Есть только мы, чувствующие, но ни черта не знающие и все равно отнимающие чужие жизни.

    Я не считаю, сколько человек уничтожил. Страшно. К этому можно почти привыкнуть, можно вбить себе в голову, что делаешь мерзкое, но полезное большое дело, можно превратиться в хорошо отлаженную машину уничтожения, но никак не заставишь себя не видеть снов. Они приходят ко мне ночами, все эти люди, в моей голове звучат их голоса, и счастье снова и снова меркнет под моими ударами. Они никогда ничего не успевают понять, тот первый случай был исключением, обусловленным моей неопытностью – счастье уходит из уже мертвых глаз. Можно сказать, что они умирают счастливыми, но от этого не легче ни им, ни мне. Как же это тяжело – убить чужое счастье…наверное, куда лучше даровать смерть отчаявшемуся, который ни на что уже не надеется…хоть  похоже на удар милосердия. Но даже этого мне не дано.

     Раньше я много думал, пытался понять, много раз звонил моему наставнику, который вытащил меня из запоя в те дни, много разговаривал с ним при встречах. Он был предельно уверенным в себе человеком, у него на все были готовы логичные ответы, которые меня до поры до времени успокаивали. Мы могли часами рассуждать об общем информационном поле планеты, о знании будущего, о присущем нам всем чувстве вселенской справедливости, о воздействии наших жертв на вероятность и о последствиях этого, о принципе наименьшего зла в жизни и коллективном разуме человечества, защитниками которого мы служим – потому-то нас никто и не может заметить и запомнить…и это действительно убеждало и придавало мне уверенность. Да вот только с каждой новой беседой я понимал все яснее, что человек этот просто повторяет слова, услышанные им когда-то и, может быть, слегка дополненные от себя. Любую идею можно хорошо обосновать, она будет выглядеть безупречно, но что делать, если сама идея взята с потолка? В ней не останется смысла. Он знал столько же, сколько и я, а значит – не знал ничего. Мы были такими, потому что мы были такими. Я перестал ему звонить и изменил номер телефона.

     Я давно уже почти ни с кем близко не схожусь. Перестал из-за мыслей о том, что любой из моих друзей может оказаться в этом мире лишним, и его я его почувствую. Мне повезло – работа почти не требует общения с коллегами, и не пришлось пока никого из них убивать. Я с радостью сидел бы дома целыми днями. Пытался. Много раз. Тщетно. От судьбы никуда не денешься, что-то выталкивает меня на улицу и отправляет гулять в людные места. И рано или поздно все всегда становится на круги своя – в каком-нибудь пустынном месте я вижу чужие глаза, я чувствую счастье, тело наливается неизвестно откуда взявшейся силой, после чего мир тонет в белом тумане. Всегда.

 

***

 

     А компания поблизости все никак не угомонится, шум, гогот, дым коромыслом, стакан разбили, судя по звуку... Время довольно позднее, на часах одиннадцать. Шли бы вы домой! Впрочем, чего рассоветовался – сам-то не ухожу. И думать больше сил нет. Отворачиваюсь от себя и смотрю вовне – просто для разнообразия.

     Там девушка. Не могу понять, давно ли она сидит в баре – я не видел, как она вошла, а на столике полупустой бокал вина и пепельница, полная окурков со следами губной помады. Видимо, все-таки давно. Забавы ради прислушиваюсь – нет, она совсем инертна, никаких аномалии и измененных вероятностей. В ней вообще нет счастья, ни простого человеческого, ни неправильного, никакого. Пустой сосуд. Курит, затягиваясь глубоко и меланхолично, и смотрит в пространство, не видя ничего…либо проблемы какие-то, либо просто очень устала.

     По общепринятым меркам ее нельзя назвать красивой, никак нельзя. И вся она какая-то дрожащая, маленькая и потерянная, она скорее внушает жалость, чем интерес. Она как натянутая струна, того и гляди порвется от одного-единственного взгляда. Я вижу это так, как научился видеть за последние годы – скорее не вижу, а догадываюсь по едва уловимым чертам…те гогочущие пацаны наверняка удивились бы моей точке зрения…они видят только сидящую за столиком ничем не примечательную женщину, пьющую вино и размышляющую о чем-то. И одновременно я ловлю себя на том, что бросаю на нее взгляд за взглядом…что-то в ней есть, не неправильное, нет, иначе все сразу стало бы на свои места, просто какой-то легкий штрих или оттенок, который я распознать пока что не могу. Но меня тянет к ней, а такого не было уже довольно давно. Она ловит краем глаза мой взгляд, чуть поворачивается, потом смотрит прямо на меня…я встаю и пересаживаюсь за ее столик. Можно, спрашиваю я. Она не отвечает ничего, только кивает слегка, не то чтобы холодно, но как-то равнодушно. Смотрит на меня в упор, и я не могу прочесть выражения ее глаз. Они действительно пустые, и в них нет ничего, напоминающего счастье.

     Называю свое имя. Официантка приносит запотевшую бутылку пива для меня и еще один бокал вина для нее, она подносит его к губам и пьет маленькими-маленькими глотками, почти каплями. Пальцы левой руки нервно стискивают сигарету и сразу расслабляются…это движение как-то странно завораживает и притягивает взгляд. Она свободно говорит на предложенные темы, смеется в нужных местах, разговор с ней увлекает, чему немало способствует и выпитое пиво, а затем и заказанный мной коньяк. Впрочем, она не пьет коньяка – я вообще не сказал бы, что она много пьет. Мы ни о чем не спрашиваем друг друга, подробности всплывают сами по себе по мере развития беседы…учится, живет с родителями, круг общения, круг интересов…да, работаю, да, на коньяк хватает, и на все необходимое тоже, живу один, интересы схожие…и это все сильнее затягивает меня…видимо, я уже здорово пьян, хотя по мне и не скажешь – спиртное всегда слабо на меня действовало. И мы продолжаем говорить, хотя время позднее, пацаны разбрелись наконец по домам, а может, дальше гулять где-нибудь – не знаю, не заметил, как они уходили…и кажется, деньги понадобятся уже не только на коньяк, а еще и на такси. Бар закрывается – он сегодня до часу. Мы выходим на улицу, и она отказывается ехать, а я не настаиваю. Я люблю ходить пешком.

     Ночь. Очень холодно, просто до костей пробирает, но я уже не чувствую этого, потому что ее рука лежит в моей, потому что я слышу ее слова и отвечаю на них, и мы идем по ночным улицам, не задумываясь о цели нашего пути. Я прозевал какой-то важный момент, я совсем не ожидал его, но он пришел незваным, и она уже не та, она изменилась, изменились мы оба, и я с ужасом и ликованием понимаю, что она дорога мне, что она самый близкий для меня человек…мне кажется, я знаю о ней все-все, и даже еще немного, и она говорит, что у нее такое же чувство. Странно, говорит она, я общаюсь с тобой несколько часов, а кажется, что гораздо дольше…это как половина жизни… Ничего странного, отвечаю я, я чувствую то же самое, а если двое чувствуют одинаково – значит, что-то в этом есть. Ветер срывает с ветвей последние остатки листьев, они падают вокруг нас на асфальт, и мы поддеваем их ногами, чтобы они не встревали в наш разговор, и они разлетаются по сторонам с мягким шорохом. Ты хороший, говорит она, я сразу это почувствовала, иначе и разговаривать бы с тобой не стала, а мне сейчас так нужна доброта, спасибо тебе за сегодняшний вечер, спасибо. Я не отвечаю ничего, я просто ее обнимаю, она кладет голову мне на плечо, и я действительно кажусь себе самым сильным и добрым…ты удивительная, говорю я, я хотел бы окружить тебя неприступной стеной, чтобы никто уже никогда не смог тебя обидеть, и она смеется в ответ, но это не обидный смех, и все во мне отдается в такт ему… А потом я целую ее возле подъезда, и ее губы касаются моих губ, и весь этот холодный октябрьский мир сжимается до пространства, занимаемого нашими телами… Она не сообщает мне свой телефон, и это обидно, но я даю ей свой, она говорит мне, что позвонит завтра с утра, точнее, уже сегодня, и я опять улыбаюсь, когда она машет мне не прощание сквозь дверную решетку.

     А потом я опять иду по ночным улицам домой и кляну себя за то, что продиктовал ей домашний телефон вместо мобильного. И много еще за что кляну…тот первый ужас после первой отнятой жизни уже почти улетучился, унялся, почти что впал в кому, превратился в глухую тоску…только я никогда уже не смотрел на себя прежними глазами…все теперь дико для меня…ну неужели в таком, как я, можно видеть просто человека? И…неужели я тоже способен его в себе видеть хоть иногда? Смешно…я так часто убивал, но никогда не любил по-настоящему…может быть, потому, что и ненавидеть-то никогда не умел? Все решалось за меня с самого начала, с того самого вечера, как пятнадцатилетний подросток, бывший когда-то мной и оставшийся в мире полудетских снов, убил в переулке сильного мужчину, легко пробив ему рукой череп.

     А до этого я и ненавидеть, и любить еще не мог. Не став взрослым, любить не научишься.

 

***

 

     Утро. Как будто и не было ничего, словно просто мимо меня прошло это время. Я насмехаюсь над собой самим, над всем, о чем трубит литература и звучащие по радио сентиментальные песенки, но не могу заставить себя отойти от телефона, он как центр мира для меня. Ты же сильный, шепчу я себе, ты же сам себя назвал таким и все эти годы старался соответствовать, ты же не можешь быть другим, а в голове одно – она не знает номера моего мобильника… Все в мире заняты поисками счастья, говорю я, но только ты знаешь, как определить его правильность, ты знаешь, как им потом распорядиться – а оно смотрит на меня отовсюду, это счастье, оно приобретает все более конкретные черты, и все они принадлежат ей, только ей…боже, в которого я не верю, или тьма, которой я, наверное, служу, сделай меня правым в этот раз, направь меня, хоть мысли мои направь в нужное русло! А ответа все нет. Ни с неба, ни от телефона.

     Девять часов. Десять. Одиннадцать. Горло саднит от бесчисленных сигарет, выпитый коньяк раскаленным комом давит желудок, пальцы дрожат, втискивая в стакан новую порцию. Пью и не пьянею. Большое зеркало в прихожей отражает мою изможденную физиономию – куда уж там слуга тьмы, не тянешь ты на него! Просто побитый жизнью пьяный мужик, колотящийся от страха, что его бросят. Что ж это такое…да будь ты проклята…позвони же, ну неужели тебе так трудно набрать эти семь цифр? Я так ясно представляю себе, как она делает это – палец крутит диск старомодного аппарата, в трубке раздаются мягкие щелчки набора…и телефон действительно звонит, заставляя меня вздрогнуть. Я беру трубку и подношу к уху.

     И пять минут спустя стою перед замолчавшим телефоном, и никакие черти и боги не могут стереть глупую улыбку с моего лица…она позвонила, она хочет встретиться, она будет ждать меня в этом самом баре вечером…вернее, я буду ждать, ведь я приду первым, я займу столик, а она немножко опоздает, как это всегда делают девушки, а потом…потом…нет, она придет, она не может не придти. Как бы она не скрывала свой интерес, как бы не старалась показать, что позвонила просто так, но меня нельзя обмануть – часто слышал я голос счастья, чтобы ошибиться, слишком часто, слишком… И видел его.

     Наверное, я так часто видел это счастье в чужих глазах, что действительно уже могу узнавать его по голосу.

     И определять, какое оно.

     Я останавливаюсь посреди прихожей, потом медленно возвращаюсь обратно в свое кресло. Сажусь. Наливаю еще коньяка. Нужно придти в себя. Кажется, ты сыграла со мной плохую шутку, девочка…ты заставила меня забыть, кто я такой и что я могу. Предположим, я выйду вечером из дома. Дойду до бара – он совсем рядом, особенно если взять такси. Она придет, и все у нас будет хорошо по людским меркам – я действительно знаю это так, как будто она сама сказала мне…я вижу, что будет потом, чего она захочет – первый поцелуй на втором свидании, первая ночь, первое утро, которое куда важнее ночи, еще много ночей и утренних пробуждений, и дни за днями… Какая глупость, какая прекрасная глупость, и ведь я только что мечтал о том же! Она любит меня, я не могу ошибиться, поскольку счастье говорит ее губами, счастье идет с ней по одной дороге, счастье светится внутри нее…и это страшно. Потому что я уже чувствую в себе знакомый отголосок, который скоро сменится мощным голосом, что расскажет мне о ее будущем и прошлом. Глупо сделает, конечно – я и сам вижу, что же именно с ней было не так. Все до обидного просто. Я не учел только одного – что счастье иногда ошибается, лишь приходя к двоим сразу.

     А я не могу целовать девушку, не заглянув в ее глаза и не увидев всего, что минуту назад открылось мне. Счастье идет одним путем  с нами, и слишком хорошо я знаю, куда он приводит.

      Я могу не пойти в этот злосчастный бар. Я могу не отвечать на звонки. Не могу лишь одного – насовсем оставить эту жизнь, а значит, она снова столкнет нас, таков закон, уж мне ли его не знать. Иначе не нужны были бы такие, как я. Ее ведет собственное неправильное, эгоистичное счастье, которому не прикажешь, которому плевать на законы и ситуации. Я на многое способен, знание дает большие возможности, и одновременно это тот случай, когда я ничего, ну ничего уже сделать не смогу.

     Набрать тот номер, что дали мне годы назад, и спросить совета? Можно. Только…я же заранее знаю, что услышу. Ты не принадлежишь себе, скажет он, и не спрашивай меня – ты знаешь, что делать. Да, знаю, как это ни печально.

     Уехать? Скрыться? Это поможет на год, на два, а потом она опять появится на моем пути, и я увижу ее глаза. Да и не уедешь от самого себя. Я так долго от тебя бежал, мое кривое счастье, я отдавал тебя другим, а теперь ты догнало меня. Ну что ж, я готов. Законы природы не обманешь. Их можно лишь чуть-чуть повернуть, заставить на секунду себе послужить, и то на короткий срок – пока они не опомнились. Но к тому времени мне будет уже все равно.

     Я иду в прихожую и отщелкиваю оба замка до отказа. Теперь, чтобы открыть дверь снаружи, достаточно будет повернуть ручку. Кем мы могли бы стать? Кем бы стали наши дети? Что такого кроется в нас, что природа нас вычеркивает? Как обидно – ведь я никогда уже этого не узнаю…  Глубоко вздыхаю и останавливаюсь перед зеркалом. Оно большое, от пола и почти до потолка, в полный мой рост, и это хорошо – будет лучше видно. Мы стоим друг перед другом, я и мой двойник из страны снов, который так похож на меня, похож всем, кроме одного – это он оказался прав, он, а вовсе не я. Ее волосы, ее руки, ее губы, ее запах, мягкость ее кожи – все это во мне, это как воздух, как вода в пустыне, это все то, без чего не может жить человек. Мои чувства раскрываются ей навстречу, и я вижу в зеркале на своем лице отсвет той самой счастливой улыбки. Я иду, счастье, ты все-таки меня достало, я в первый и последний раз вижу тебя в собственных глазах…как странно – они же ничем не отличаются от глаз других людей! Я не отпущу это счастье, я не дам ему уйти, оно останется со мной до конца. И, даже если бы я мог еще что-то изменить – не стал бы.

      Наверное, каждый из нас боится, что такой момент рано или поздно наступит. Боится – и подсознательно ждет его. Потому что сильнее нашего чувства вселенской справедливости – только чувство нашей же вины.

      Счастье улыбается мне – оно, конечно, понимает все. Оно мое, только мое, мое собственное, и делиться я не собираюсь ни с кем. Здравствуй и прощай, говорит оно, мне будет не хватать тебя. Рад был встрече, отвечаю я. Я вижу его до последней секунды, пока сгустившийся туман не скрывает от меня зеркало.

      Я закрываю глаза.

 

 2

 

       Разными путями приходим мы к своей судьбе, или, может быть, к тому, что только может стать нашей судьбой, приложи мы некоторые усилия. Или наоборот – порой расслабимся на мгновение, и водоворот событий, которым мы сопротивлялись и от которых убегали долгое время, засасывает нас, и мы, погружаясь в него с головой, уже не можем ничегошеньки изменить.

       Разными путями приходит к нам наша судьба, иногда, ни о чем не догадываясь, открываем мы дверь между теми, которые мы есть, и теми, которыми мы станем, между миром реальным и миром возможным. А иногда подкрадывается она к нашим мыслям и впрыгивает в промежуток между ними, и вот уже делаем мы что-то, совершенно не свойственное нам, и только потом удивляемся - как это мне в голову пришла такая странная идея?...

      Кто управляет этим миром, кто решает за нас что, нам делать и как поступать, кто раскатывает нам ковровую дорожку на пути к злу и устилает колючками дорогу добра?...  

 

      Как же давно я прихожу в этот бар, довольно уютный и насквозь прокуренный... почти полжизни...прихожу каждый день, всегда сажусь  за один и тот же столик, заказываю бокал вина, достаю сигареты и жду… Иногда сижу всего пару часов и почти не пью, иногда напиваюсь и сижу до самого закрытия, иногда сижу в полном одиночестве, иногда кто-то присоединяется ко мне, разбавляя мои мысли и мое ожидание... но все это ничего не значит для меня, единственное, что важно - находиться здесь, за этим столиком, до тех самых пор...до тех самых пор, пока не произойдет то, что должно произойти...

     Мой столик всегда свободен, по-моему, официанты уже знают о том, что я прихожу каждый день, и специально не сажают сюда никого…что ж, приятно, что не приходится ничего делать для того, чтобы освобождать столик, принадлежащий мне по праву… по праву сильного… это-то по крайней мере я могу, легче некуда, достаточно определенных знаний в обыкновенной психологии, а уж способы достижения желаемого меня никакие не смущают - унизить кого-то, или унизиться самой... 

     Может быть, это глупо - верить тому, что мне сказал совершенно незнакомый человек давным-давно, еще когда я была подростком, но у меня есть доказательства, пусть ненадежные… ну как можно считать надежным доказательством потрепанную тетрадь? Может быть, кто-то просто зло подшутил надо мной… но как же тогда мои сны? Я вижу их постоянно, вижу белый туман и человека с закрытыми глазами… Он мне так и сказал тогда, тот старик, что дал мне тетрадь: «Ты не узнаешь его, пока он не выйдет на охоту за очередным счастьем, пока он не станет бездушным и бездумным орудием в руках судьбы, пока он не закроет глаза». Я тогда не поверила ему, не хотела, считала все глупой мистификацией, а потом, спустя годы, я случайно нашла эту тетрадь среди ненужных бумаг и - просто ради интереса - решила пролистать ее, перед тем как выбросить.

     «…Охотник осознает себя и свой дар намного раньше чем его Проводник... Охотник должен понять и осознать неизбежность убийства и свою неспособность что-либо изменить... Охотник должен пройти строгий отбор, прежде чем обрести Проводника… Рядовому Охотнику нельзя давать возможность контроля над даром… Получивший контроль над даром, но не находящийся на определенном уровне Охотник убьет своего Проводника и будет использовать дар в собственных целях. Поэтому потерявший Проводника Охотник должен умереть….»

     «…Проводник осознает себя только в двух случаях: либо когда ему передает знание Проводник, сумевший найти своего Охотника, либо когда его Охотник  находится на грани смерти…»

    «… Проводник чувствует предназначенного ему Охотника только являясь его следующей жертвой, ни раньше ни позже…»

   Какие-то фразы или слова пробудили в моей голове воспоминания того давнего разговора со стариком…называл ли он мне свое имя? Не помню…видимо, это не важно…

     Он говорил, что есть всего лишь один шанс из ста, что предназначенный мне охотник не убьет меня, что окажется сильнее и лучше, что не будет эгоистом, что решит убить себя вместо меня…и еще один шанс, что я почувствую это вовремя и успею помешать, и смогу помочь - и вот тогда, если нам хватит силы в тот единственный момент, когда белый туман заполнит весь мир для нас обоих и я почувствую то, что чувствует он, только если он доверится мне, а я доверюсь ему - только тогда мы станем одним целым, двумя людьми с одним предназначением на двоих. И, может быть, предназначение поставит нас на ступеньку выше остальных, даст возможности и право не считаться ни с чем...   

     Я помню, как спросила его тогда: а как же семья, дети…ведь я могу встретить его где угодно и когда угодно, к тому времени я могу влюбиться и выйти замуж, нарожать кучу детей… Мне придется все это бросить  ради, в общем-то,  чужого мне человека? «Нет, девочка, такого не произойдет, у тебя может быть множество мужчин, так же как и у него множество женщин, но единственным человеком, которого ты полюбишь за всю свою жизнь, является он, так же как и для него таким человеком являешься ты… Ну как девочка, стоит побороться за собственное счастье и могущество?»… Могущество, именно тогда оно было для меня очень важным, необходимым, именно тогда мне хотелось иметь возможность делать то, чего хочу я, а не то, чего хочет кто-то, пусть даже сам бог, да плевать я тогда хотела на бога, главным стремлением была сила, и я все что угодно готова была сделать, чтобы приобрести ее.   

     А потом мне начал сниться один и тот же сон – я сижу в баре за столиком и пью вино, и курю сигареты одну за другой, и жду….жду чего-то… Я не знала, чего ждала - все время просыпалась на одном и том же моменте, от звука разбитого стакана - но верила, очень хотела верить, что этот сон и есть указание места, где я встречу Его. Иногда я,  просыпаясь, начинала придумывать продолжение этого сна... вот Он подходит ко мне, садится за столик, заказывает себе текилу, а мне - еще вина, и мы сидим с ним и вглядываемся друг в друга, а потом он, ничего не говоря, берет меня за руку и встает, и мы вместе выходим из бара, садимся в такси, едем к нему домой, и там, на роскошной кровати, в меня вместе с ним входит его сила, не та, слабая и почти придуманная, которой я пользуюсь каждый день, а настоящая, жгучая…она струится во мне, и я наконец-то могу... могу все, что ни пожелаю...   

     Я не очень верила в реальность этого, но однажды, когда вместе с веселой стайкой девчонок я зашла именно в это кафе и увидела именно этот столик… я узнала это место, все здесь было  таким же, даже пепельница на столе…

 

      И сегодня все остается точно таким же, как сотни дней до этого, кроме одного – я решила, что это  последний раз. Я потеряла надежду на то, что встречу Его…да, в общем-то, на все потеряла надежду… Именно поэтому я решила больше приходить не сюда, больше не ждать… просто уехать куда-нибудь и использовать ту силу и знания, которые  у меня есть, пусть ненадежную и стихийно проявляющуюся силу , но это все же больше, чем ничего... По крайней мере, я могу очень многое по сравнению с обыкновенными девушками, насколько красивее меня они бы не были... а иногда мне везет, и я застаю врасплох человека, владеющего силой, достаточной для мелких воздействий на мир, и тогда... тогда я чувствую себя почти богом, верчу людьми, внушаю им мысли и чувства, иногда даже меняю эмоции... Но имеющие силу люди встречаются редко, очень редко... и мне остается только ждать, и надеяться, и собирать крохи...хорошо, что знания и опыт накапливаются, и, возможно когда-нибудь мне не придется забирать силу у нескольких человек, чтобы подчинить себе одного.

     Я давно прочитала всю потрепанную тетрадь. Там было много полезных знаний для меня - как будто бы специально для меня…я стала намного сильнее, я многому научилась, и даже в какой-то момент задумалась - а стоит ли искать этого охотника, ведь, возможно, он и не даст мне ни силы ни могущества, возможно, это просто мои домыслы и фантазии... Я пробовала притвориться, что люблю кого-то, но каждый раз убеждалась – не то, не мой это человек… И каждый раз удерживала себя на грани убийства этого человека всего лишь за то, что он не смог сделать меня счастливой….

      И я все равно пришла сюда,  уже в общем-то ни во что не веря, а только надеясь, что рано или поздно что-то случится.

      Я просто сижу, даже уже не смотрю на людей в баре, не пытаюсь угадать в посетителях того, единственного… просто курю,  пью и размышляю….

      За одним из соседних столиков сидит мужчина, ничем не примечательный, серый, как все, странно только, что он сидит и пьет в полном одиночестве. Я замечаю его так, между прочим, и снова углубляюсь в свои мысли… Через некоторое время он начинает бросать на меня взгляды…боже, как же мне это надоело… Эти одинокие мужчины, обремененные женами и детьми, в компании которых им смертельно скучно, приходят в бар в надежде снять какую-нибудь дурочку, вроде той, которой прикидываюсь я, чтобы напоить ее дешевым пивом и заволочь к какому-нибудь другу-алкоголику для удовлетворения своих кобелиных потребностей… Что ж, все равно скука смертная, может, хоть развлечет разговором… Смотрю на него в упор, этот взгляд всегда понимали мужчины, вот и этот пересел за мой столик, спросив предварительно разрешения. Я ничего не отвечаю - зачем, он и так уже сел - только киваю и смотрю на него, привычно рассредотачиваю взгляд…

      ...вина, она такая тяжелая, что пригибает меня к земле…

     …что-то что выше и сильнее меня заставляет меня делать зло…то, что я считаю злом…

    Точнее, то, что он считает злом. Я опять осознаю себя, возвращаюсь. Что-то есть в этом человеке, он принадлежит к чему-то большему, нежели он сам… интересно, в нем есть какая-то сила, но эта сила не принадлежит ему… что ж, по крайней мере, это не рядовой извращенец, хоть что-то любопытное подкинула мне судьба… Он называет свое имя, и я тут же забываю его - какое значение имеет имя человека, которого я вижу в первый и последний раз? Называю свое имя…официантка приносит бутылку пива ему и еще один бокал вина для меня, и я привычно вливаю в себя по капле - обыкновенному человеку незачем знать обо мне что-то, что я могу выболтать под действием алкоголя.

     И вдруг отчетливо понимаю – все, никогда больше я не приду в этот бар, ничего больше не буду ждать… надежды больше нет… судьба напоследок подбросила мне этого человека - в утешение, что ли?… Что ж, я принимаю решение…больше никогда… никогда…и вдруг понимаю, что, углубившись в свои чувства и мысли, нервно стиснула сигарету и расслабляю пальцы… Вот, например, этот мужчина - почему бы мне не отметить новым увлечением очередной жизненный этап? Он, похоже, неплохо обеспечен, по крайней мере может позволить себе коньяк, и вроде бы даже свободен от жены и детей. Он интересный собеседник, мне комфортно с ним...  думаю, он даже сможет принять некоторые мои странности, со временем, конечно, и, может быть, иногда в его компании я даже позволю себе ненадолго расслабиться, побыть собой настоящей, ведь иногда так хочется побыть слабой и маленькой, опереться на кого-то, кто готов подставить плечо...

      Беседа все сильнее увлекает меня, я уже могу не обращать внимания на то, что творится вокруг… похоже, все посетители разошлись, видимо, уже поздно… Бар закрывается, мы выходим на улицу, он предлагает поехать на такси, я отказываюсь - не хочу, чтобы вечер закончился - и предлагаю прогуляться, и он не против…

     Мы идем в ночь, холодно, ветрено, но ветер этот приятный, теплый, ласкающий, и я чувствую, что внутри меня образовался какой-то сгусток тепла и спокойствия, потому что он рядом, потому что держит меня за руку. Мне уже не важно, сколько времени и куда мы идем. Он что-то делает со мной, рядом с ним я мне хочется быть милой, а не той стервой, какой я показываю себя обычно. Хочется, чтобы он видел во мне что-то хорошее - ведь есть же оно во мне, это хорошее... странно, мы знакомы всего несколько часов, а он успел изучить меня, или понять, или почувствовать, и задеть во мне какую-то струну, нажать какую-то кнопочку - и мне уже хочется что-то изменить в своей жизни, которуя я так недавно считала правильной... Мы говорим друг другу какие-то слова, но они не имеют значения. Важно то что мы чувствуем - я и он, то, какими становимся сейчас рядом друг с другом... Листья, сорванные ветром, в медленном танце приближаются к земле и ложатся на нее, покрывая наш путь разноцветным ковром, мы поддеваем их ногами, чтобы они тоже принимали участие в нашем разговоре, и они с мягким шорохом разлетаются по сторонам… 

     Ты хороший, говорю я, я сразу это почувствовала, иначе и разговаривать бы с тобой не стала, а мне сейчас так нужна доброта, спасибо тебе за сегодняшний вечер. Он не отвечает ничего, просто меня обнимает, я  кладу голову ему на плечо, и мне кажется, что он - единственный в этом мире человек, который может меня понять…ты удивительная, говорит он, я хотел бы окружить тебя стеной, чтобы никто уже никогда не смог тебя обидеть, и я смеюсь в ответ - меня невозможно обидеть, я не обижаюсь на простых людей, зачем, это бессмысленно, а с человеком, имеющим силу, я и сама справлюсь, по-своему...

     А потом он целует меня возле подъезда, и все во мне сжимается от мысли, что сейчас мы расстанемся навсегда - ведь я не дам ему своего  телефона, только запишу его номер и обязательно пообещаю позвонить завтра с утра, точнее, уже сегодня… Я записываю его телефон и машу ему на прощанье сквозь дверную решетку, он улыбается мне самой замечательной и теплой в мире улыбкой…  А потом  я поднимаюсь по лестнице, захожу в свою квартиру, раздеваюсь, сажусь в кресло – и понимаю, что мне действительно очень дорог этот человек, что мне будет очень сложно забыть его, что в нем есть что-то  родное и близкое… неужели я все-таки способна любить, не быть бесчувственным чудовищем, просто получающим свое....неужели я все-таки достойна любви, пусть любви простого человека, не имеющего или не знающего своей силы, но настоящей искренней любви… Я открываю окно и ставлю пепельницу на подлокотник...и вспоминаю...  

     Родители боялись отпускать меня одну на улицу, я ведь могла взять за руку первого встречного, пойти с кем угодно когда угодно... мне всегда внушали - люди злы, не бери ничего у незнакомых людей... не доверяй...а я... я все равно верила и доверяла, и доверялась... 

    Доверялась тому самому подонку, который изнасиловал меня, двенадцатилетнюю, в лифте моего дома... "Девочка, кошечке холодно, отнеси ее домой - я провожу" - сказал он, а кошка  кусалась, царапалась и вырывалась из рук. "Глупая, - говорила я ей - мы же идем домой, все хорошо" - а она, знала, чувствовала своим кошачьим чутьем, что ни хрена не хорошо, и пыталась меня остановить... но разве могла остановить какая-то кошка того козла, который только зажимал мне рот и шептал на ухо "тихо...тихо...тихо..." И еще несколько лет я билась в истерике, когда кто-нибудь произносил при мне это "тихо..."  

    Доверялась той самой подруге, которая после того, как я рассказала ей о том, что со мной произошло, растрезвонила об этом всей школе, не преминув добавить от себя душещипательных подробностей... 

     Много кому доверялась.  

    И каждый, каждый давал мне после этого такого пинка под зад, что я поняла тогда сущность человеческой натуры: если ты слабый, тебя либо бьют, либо используют, либо и то и другое, поэтому нужно быть сильнее всех этих придурков и идиотов, которых и людьми-то назвать язык не поворачивается... И мстить. Мстить за боль. За разочарование. За крушение надежд. За убийство той милой, доброй и доверчивой девчушки, которой я когда-то была...была... И я мстила, и с каждым разом это становилось все легче…   

       А теперь я выросла. Выросла и повзрослела. За прожитые годы я сталкивалась с разными людьми: хорошими и плохими... и сама поступала с ними по-разному. Так неужели я всю жизнь буду мстить одним людям за подлость и ошибки других? Неужели нельзя забыть и оставить все в прошлом?...

      Можно, можно... можно и нужно взрослеть и меняться... я уже сделала достаточно зла, причинила достаточно боли... а теперь могу просто вернуться туда, далеко в прошлое, к той девочке, которой была когда-то... не просто могу -  хочу... ведь теперь у меня есть причина, я  не смогу быть с Ним такой, не смогу, да и не захочу...  я доверяю ему... доверяю  и  доверяюсь …

     Утро ставит все на свои места. Я просто выпила слишком много, напридумывала себе бог знает что…хотя бог ли? Скорее уж Люцифер, дьявол, мой покровитель насмехается надо мной…  Что ж, это был неплохой вечер для смерти надежды… Но почему-то я не могу выбросить из головы мысли о нем, и меня так притягивает телефон… и словно кто-то нашептывает на ухо заветные семь цифр… как во сне я подхожу к своему старенькому видавшему виды аппарату,  диск прокручивается семь раз, гудки… господи, только бы он не поднял трубку…

      А он поднял, и я счастлива от этого, никакие силы в мире не прогонят сейчас эту глупую улыбку с моего лица, мы увидимся… в том самом баре… я приду туда еще раз, но на этот раз я не буду ждать, он будет там, придет раньше и займет столик, а я немножко опоздаю, совсем чуть-чуть… И я уже не смогу сопротивляться, меня тянет к нему, он делает меня счастливой одним своим присутствием… 

      Опять это слово - счастье.  

     Я бегу к письменному столу, где-то в  нем должна быть эта злосчастная тетрадь… вот она, я помню - что-то там было про счастье, что-то очень важное…  

     «…счастье покажет путь, счастье либо убьет тебя, либо сделает сильнее…»  

     Нет, не то, что-то другое…  

      «…Проводник чувствует предназначенного ему Охотника, только в момент когда является его следующей жертвой, ни раньше ни позже, счастье указывает путь Проводника к Охотнику…»  

     Счастье, у него был такой счастливый голос по телефону… он… неужели это правда, неужели я все-таки дождалась… да, я знаю, теперь я все поняла! Я люблю его, люблю, так, как никогда не любила…  

     Боже, что там сказано… Он убьет меня, он должен это сделать, если…если не убьет себя… И именно так он и поступит. Я знаю, я так хорошо знаю его…  Он и не собирается приходить в бар, и, возможно именно в этот момент он делает свой выбор.

      Надо успеть. Он дал мне домашний телефон, как хорошо, так будет намного легче узнать его адрес… Вот когда мне пригодились приобретенные сила и знания. Только бы успеть… успеть…я должна, ведь он живет недалеко. Я врываюсь в подъезд, перепрыгиваю через ступеньки, толкаю дверь,  мне опять везет – не заперто… Дверь распахивается настежь.

    Туман наполняет прихожую, он сгущается с каждой минутой, и стоящий перед зеркалом человек кажется неясным контуром в белой мгле. Видно все хуже, я вхожу уже почти на ощупь. Мои веки смыкаются, и я сразу вижу его четко и ясно – его глаза тоже закрыты, но он двигается, двигается, и я никак не могу понять, на кого из нас направлено это движение… Все равно – отступать поздно. Я хватаю его за руку, как делала это уже сотни раз…столько раз я причиняла людям боль именно этой рукой, а сейчас, единственный раз в жизни, могу не убить, а спасти... Его руки тянутся ко мне, силясь – обнять? Задушить? Лицо багровеет, я вижу, я отчетливо чувствую его напряжение, он,  наверное, первый раз в жизни сопротивляется нахлынувшей на него жажде убийства... Туман двигается волнами, туман меняет цвет, он становится красным, даже пурпурным...я чувствую, как он давит на меня, он выедает глаза, он заползает в легкие...я с трудом делаю вдох...

     И открываю себя горячему, мощному потоку силы, который проходит по моей левой руке и накапливается внутри меня... Он опускает руки, его лицо приобретает нормальные черты, мышцы расслабляются, и он медленно оседает вниз. А я вдруг понимаю, что падаю вместе с ним, последним усилием хватаясь за его плечо, и находящаяся во мне сила ничего не может противопоставить этому медленному падению на пол.

     Открываю глаза. Дико болит голова…сколько времени мы пролежали вот так? Я жива, я дышу, и, повернув голову, смотрю на него...

     ...и понимаю, отчетливо понимаю, что его сила теперь со мной. И что такой силы у меня не было еще никогда. Теперь я могу разрушать города и строить замки, могу зажечь, как свечу, целый дом, это легко, стоит только пожелать…и эта сила моя, только моя, я могу сейчас встать, уйти и никогда не возвращаться. Он же хотел умереть, и нет разницы, каким образом исполнится его желание!

     Я смотрю на него, смотрю очень внимательно... Он лежит на полу, его дыхание почти неслышно, и кажется, что он умирает...он слишком много на себя взял, он не был приспособлен к такому, у него просто не было необходимого опыта. А память с готовностью подсовывает мне под нос отрывки вчерашнего вечера, снова и снова тычет меня в них, и кричит без остановки: "Хочешь? Хочешь так?"

Хочу ли я… Бокал с вином, уют прокуренного бара, смех.... Надежды... шорох листьев...моя рука в его руке… улыбка сквозь решетку подъезда... телефонный звонок и счастье, идущее по пятам, накрывающее теплыми волнами... А что взамен – уйти прочь?

     Могу ли я так поступить с этим человеком, ставшим мне близким и родным? Да, могу, говорю я себе, могу, я же чудовище, я – монстр, я делала так сотни раз, и неважно, будет ли меня грызть чувство вины – оно и так всегда со мной, так какая разница, больше вины или меньше?

     Так что дело не в этом – могу или не могу. Хочу ли я поступить так с человеком, который подарил мне возможность на некоторое время забыть обо всем, стать простой девчонкой, слабой, нуждающейся в защите? С человеком, который был со мной не потому, что я этого как-то добилась, а потому что он сам этого хотел. С человеком которого люблю?

     Нет, я не хочу.

     И не буду.

    Я беру его левую руку в свою правую. Никогда, никогда еще я не отдавала приобретенное, никогда даже не думала о таком, но все в этом мире бывает в первый раз. Я выталкиваю, выбрасываю из себя поток силы, направляю ее к нему, отдаю все, что раньше взяла, все до последней капли. Я отдала бы и еще, да больше ничего нет, просто нет... вот и все...больше я ничего не могу сделать...

     Он очнется через несколько минут. Может быть, он убьет меня, ведь я снова счастливо улыбаюсь, положив его голову себе на колени! Я осознаю такую возможность, но не перестаю улыбаться, потому что не могу заставить себя поверить в это. Да и какая разница? Теперь ничего не имеет значения, кроме наших соединенных рук, кроме его крепнущего дыхания... Мы вместе.

     Я знаю - вдвоем мы справимся с чем угодно, даже со смертью. 

 

3

 

      Я закрываю глаза.

     Все меркнет, затягивается белым туманом, я ничего уже не вижу, да и не хочу видеть. Мои руки приходят в движение, и во мне даже просыпается какой-то извращенный интерес – как это будет? Даже с моей нынешней силой убить самого себя…сложновато. Впрочем, это только мысли – тело, как всегда, мне не повинуется, у меня его попросту нет… И слышны лишь удары сердца.

     Первый удар. Он действительно действует как удар – этот короткий щелчок входного замка, этот предвестник незваных гостей. Белый туман рвется, идет клочьями, я вижу в разрывах лестничную клетку за полуоткрытой дверью, уходящую вниз лестницу, привычно загаженные стены подъезда. Второй удар…нет, это хуже удара – это лицо врывающейся в квартиру девушки…я так хорошо его знаю, точно провел рядом целые годы своей проклятой жизни, да что там – всю ее провел. Ее глаза за опущенными веками опять пусты, в них опять ничего нет, они как пропасть, но я знаю все, что скрывается в этой пропасти. Мое тело откликается с тяжелой грацией хорошо отлаженного механизма. Оно поворачивается ей навстречу.

     То, что я чувствую, нельзя назвать страхом, нет, даже "паника" – слишком мягкое слово для такого. Просто ледяное дыхание смерти, от которого замерзает кровь, и куски красно-розового льда рвутся сквозь сосуды, замораживая все вокруг и разрывая. И нет времени назвать это паникой, потому что его вообще ни на что нет – ни секунды, ни доли секунды. Третий удар – ее рука, вцепившаяся в меня, он самый мощный, горячая волна по телу, вся ее фигура точно озаряется светом, на фоне которого жутко смотрятся черные провалы глазниц – и в следующее мгновение мы сталкиваемся, лицом к лицу, сходимся друг с другом, и смыкается вокруг нас собравшийся с силами туман. Смыкается жадно, как живое существо. Живое, и голодное, и ждущее – я кожей чувствую его нетерпение.

    Но дело в том, что я тоже еще жив. Потому что правильно умереть у меня не получилось, и остается единственный выход – прожить правильно остаток моего времени …он не будет, видимо, большим, этот остаток, но хоть что-то успеть можно… Туман этого не учел – а зря.

     Это больно, очень больно, почти невыносимо, этот четвертый удар страшнее всех предыдущих, но я это делаю, я принимаю его на себя. Мышцы вздуваются так, что вот-вот разорвутся, сухожилия натягиваются, даже самые кости, кажется, трещат в отчаянном усилии не допустить непоправимого – но скрюченные, как птичьи лапы, пальцы застыли, почти уже стиснув тонкую нежную шею, и никак не могут сжаться. Туман плывет перед глазами, но это уже не белый туман, а багровый, я чувствую, как что-то лопается в моем черепе, я шатаюсь, как пьяный, я тяжело ворочаюсь в собственном теле, я живу лишь одним – заставить его слушаться, отвести назад руки, отбросить назад сидящую во мне смерть – и смерть отступает, медленно-медленно, по одному шажку. Она еще надеется вернуться. Тоже зря. Ну же, я ведь так давно был ручным, я не сопротивлялся, я верно служил тебе, чем бы ты ни было – так чего же ты не хочешь отдать мне одну эту жизнь? Она ценна только для меня, не для тебя, ну же, не дергайся – я все равно не отдам ее! Смотри, она знает все, она помогает мне в этой схватке, ее рука сжимает мою руку, и от этой руки крепнет моя решимость…я не отдам ее, ты, сволочь, я уже не один, мы вместе, вдвоем, и наше счастье стоит за нашими спинами, подталкивая нас… Ты ее не получишь! Кровь стекает по прокушенной губе.

     А потом все заканчивается. Я не вижу тумана, мои глаза открыты и здесь, и в зеркале – а зеркальная девушка безжизненно обвисает, последним усилием цепляясь за плечо зеркального мужчины с окровавленным лицом. Ему тоже пришлось несладко, он выглядит не лучшим образом, и я протягиваю руки, чтобы поддержать их обоих. И лишь секунду спустя до меня доходит, что отражения иногда бывают просто отражениями, и больше ничем. Мысль, безусловно, глубокая, но она запоздала – прямо в лицо летит паркетный пол.

     Этот удар пятый по счету…помнится, пять – волшебное число? Уже неважно.

     Становится темно.

 

 

 

***

 

     Болит голова, болит грудь, болят пальцы, вообще все болит. По лицу точно ногами били – губа распухла, на лбу здоровенная шишка. Сегодня явно не мой день.

     Вообще-то, по всем канонам мне полагалось очнуться первому – придти в себя, встать, отнести мою подругу на кровать, привести в себя, оказать ей первую помощь…кофе в постель подать…бред. Может, и не бред, да только на деле вышло иначе – я очнулся от воды, которой она смачивала мне лицо.

     Да и водой дело не ограничилось – я слишком легко встал. Что-то она явно со мной сделала, и это связано с тем моментом, когда она схватила меня за руку там, перед зеркалом. Рука тоже болит, и на коже следы ее пальцев.

     Мы сидим на диване, шторы задернуты, в комнате полумрак, и ее глаза светятся в этом полумраке. Как же она изменилась со вчерашнего дня…этот свет, эти обострившиеся черты…совсем другой человек, и в то же время тот самый…та самая девушка, которую я целовал у подъезда. Мы разговариваем уже довольно долго, но я все еще избегаю смотреть в ее глаза – с самого момента пробуждения боюсь увидеть заполнивший комнату туман. Я чувствую его, он отошел далеко-далеко, но не исчез окончательно, а просто притаился на задворках моего собственного сознания. Он ждет нас. И она это тоже знает – очень уж быстро бегает по комнате ее взгляд.

     Мы разговариваем. Это уже не тот разговор, что был вчера – слишком разные темы и предметы. Счастье – правильное и неправильное. Белый туман. Смерть. Старая тетрадь. Старик, называвший себя проводником – так написано в этой тетради. Девушка, чувствовавшая себя ведьмой – там сказано и об этом. Девушка, годы и годы жившая в соответствии с этим чувством и со своими представлениями о том, какие на самом деле ведьмы и чем они занимаются…пока не встретила меня. Девушка, назвавшая меня охотником. Охотники, проводники, путь – все это напоминает страницы из дешевого фэнтези, оно никак не соотносится с реальным миром, кроме одной-единственной детали – та, что сидит сейчас напротив меня, ухитрилась остаться в живых после второй нашей встречи. Пусть я внес свой вклад, пусть боролся как одержимый, но слишком хорошо я знаю, насколько бесполезно это было раньше. Она что-то может, и может немало.

     А еще я люблю ее. Вне зависимости от того, может она что-то или нет. И с этим надо что-то делать. Как и со всей ситуацией. Потому что я не хочу просто сидеть на диване, когда туман постучится в мою дверь.

     Я ничего не знаю ни о себе, ни о своем даре, говорю я. (Господи, ну и словечко – дар…врагу не пожелаешь такого дара.) Что ты можешь мне о нем рассказать? Как нам быть теперь?

     Ну…я не знаю, что еще тебе сказать…ее голос вздрагивает…тот старик говорил, что мы оба должны осознать свой дар… охотник и  его проводник…должны почувствовать друг друга и остаться при этом в живых…

     Да, говорю я, это-то понятно, мы и остались, но вот что потом? Что там было сказано, в этой твоей тетради? Что мы должны делать дальше?

     Просто жить, что же еще, отвечает она. Я надолго замолкаю, раскуриваю сигарету, глубоко затягиваюсь, не отводя глаз от своей собеседницы. Слишком долго я просто жил, чтобы такой ответ мог меня устроить. И глаза тех людей по ночам никуда не денутся.

     Ну, не знаю…может, это переход на следующий уровень? Ну, как в игре. - Ее голос теряет уверенность.

    Я снова думаю – не то долго, не то просто медленно. Это уже ближе, что-то здесь есть от перехода, какая-то аналогия, но, боюсь, все еще не то… Каждый переход имеет смысл только в том случае, если ясна его цель, а мы этой цели не знаем. Еще варианты?

     Она молчит…молчит долго. Взгляд бегает по комнате, задевая мебель.

    Нет…не знаю, честное слово, говорит она. Никогда не задумывалась…может, это какая-нибудь миссия, ну, например...хоть добро делать, это и может быть той самой целью…

     Я уже ни о чем не думаю, только слушаю, не сводя с нее глаз. Добро – это слишком общее…но уже ближе, ближе…

     Прости, мне сложно, почти тоскливо говорит она в ответ моим мыслям. Я не привыкла так, я же всю жизнь думала о себе…но, может, как-то делать мир лучше? У нас есть сила и ум, и у тебя, и у меня…использовать их на благо? Может быть…может, мы должны искать таких, как ты? Помогать им выйти из этого заколдованного круга?

Она говорит неуверенно, так, как твердит заученный урок первоклассник, но у первоклассников не бывает таких глаз, они уже не пустые, в них тлеет огонек…когда же он появился? Недавно, перед зеркалом? Да, и тогда тоже, но это не все – он был и раньше, вчера ночью, той самой, что с переходом на сегодняшнее утро. Счастье, счастье – вот что это такое, то самое, неправильное, мое, наше…я совсем забыл о нем, а теперь вот вспомнил… Может, это оно подсказало ей этот ответ, хоть сколько-нибудь похожий на правду? Я не могу отвести от нее взгляда…так хочется верить, что для нас с ней все-таки есть надежда… Не на пару часов, не на этот непостижимый день, а навсегда! Я стал счастливым только тогда, когда встретил ее – ее, давшую мне силу прекратить убивать... Неужели в этом и состоит ее особое предназначение, к которому она стремилась так долго? Ей сказали, что оно ничего не стоит без меня – что ж, это логично, любая сила бессмысленна без точки опоры… Выходит, она – тот самый фактор, который я безуспешно искал последние двенадцать лет…после каждой новой гибели, после каждого нового сна. Единственный человек в мире, предназначенный именно для меня и потому способный помочь мне.

     Точно так же, как и я – ей.

     Господи, неужели я наконец раскрыл секрет, как вырваться из этой череды счастливых смертей? Неужели так просто – только оставаться с ней рядом, и все? Я сжимаю кулаки так, что ногти впиваются в ладони. Где же ты была раньше? И где был я сам? Боже!

     Ее руки держат меня, гладят, успокаивают, она здесь, со мной. Она не испугалась меня. Ни два часа назад, когда, повинуясь почти целиком состоящим из бреда записям в старой тетради, летела навстречу почти неминуемой смерти. Ни минуту назад, когда я чуть не начал крушить все вокруг, оглушенный этой новой догадкой. Это ее решение, и оно никак не связано с такими терминами, как проводник и охотник. Да, девочка, ты многое даешь мне, урок за уроком…несмотря ни на чье прошлое, несмотря на правильность моего недавнего поступка. Просто правильных поступков в некоторых случаях может быть много. Она всегда будет со мной – я понимаю это так ясно, так отчетливо…наверное, понятие "судьба" все-таки имеет под собой какую-то основу. Ну что же…послужим орудием судьбы.

     Она не задает вопросов – ей все видно так же, как и мне…я задумываюсь, а не читает ли она мои мысли, но это уже не важно – мне нечего от нее скрывать. Я набираю номер своего наставника – он не отвечает. Почуял? Затаился? Это тоже не имеет значения – я найду его. Думается, нам с ним много есть что сказать друг другу. Мы подходим к двери, я пожимаю ее пальцы, ловлю ответную улыбку, и дверь открывается – ее так никто сегодня и не закрыл. Машу рукой людям в зеркале – их двое, как и должно теперь быть. Мужчина там выглядит растерянным, но ничего – это пройдет, ведь еще только утро. Я выхожу за порог…

     …И невольно отшатываюсь назад, едва не столкнувшись со стеной густого белого тумана.

 

***

 

      Когда то давным-давно, еще ребенком, я ездил с матерью за грибами. В то время мы с ней очень любили такие поездки, это был почти ритуал – подъем рано утром, еще затемно, одна из первых электричек, первые лучи солнца на ее стекле, первый шум утреннего леса…первые маслята и рыжики, найденные в траве у самой опушки… Я был доволен жизнью, как только может быть доволен ею шестилетний мальчишка, и каждое корявое дерево, каждый лесной цветок, каждая капелька утренней росы на травинке казалась мне чудом. Да это и были чудеса – ведь тогда я в них верил!  

     А в тот раз мы неожиданно вышли на поляну, всю затканную по периметру паутиной. Огромные крестовики сидели в своих сетках над мокрой травой и вяло перебирали толстыми лапами, отогреваясь в солнечном тепле, паутина слегка подрагивала, и множество капелек-росинок переливались на ней всеми цветами радуги, бросая вокруг яркие отсветы. А сбоку, совсем вплотную, стояла стена тумана – его почему-то не было на поляне. Никогда до этого мне не приходилось видеть такой резкой туманной границы, да что мне – мать, судя по всему, тоже была удивлена. Просто серо-белая полупрозрачная дымка, а вплотную к ней – переливающиеся солнечным светом нити-паутинки. 

     И вдруг подул ветер. Туманная стена дрогнула, всколыхнулась – и поползла на открытое место. Все стало серым и скучным, погасли сияющие капли, даже пауки, казалось, мрачно зажмурили глаза…волшебства больше не было, оно исчезло, его украл туман. И я шестилетний тоже грустно вздохнул, прощаясь с этой поляной, которая никогда уже в моих глазах не станет прежней. 

    Потом, конечно, было солнце, и грибы, и завтрак на траве, и наш смех под кронами деревьев…но воспоминание осталось, только далеко-далеко. Как будто знало, что все повторяется. 

 

     Туман ползет.

     Мы заметили это полчаса назад, когда в очередной раз выглянули за дверь. Плитки  пола уже почти скрылись, и выхода на лестницу нет – изгиб белой стены перерезал ступени. Можно пройти по их краю метра два-три, но дальше тупик. Мне приходит в голову мысль, и заглядываю в кухню…так и есть, ее правый угол уже исчез, только торчит из белого марева ручка сковородки, стоящей на газовой плите. Ее можно еще вытащить, но жутко подходить ближе.

     Моя любимая зовет меня в комнату, я вхожу, и она молча показывает на противоположную от кухни стену. Я даже не удивляюсь.

     И за окнами тоже туман. Наверное, если продолжить его линии, то получится правильный шар, замыкающий квартиру вместе с нами и нашим счастьем впридачу. Пузырь, отрезавший нас от мира.

     Говорить больше не о чем – мы все обсудили. Все было. И мой план, по которому я хотел попытаться пройти по лестнице на улицу - определить, где мы, что произошло, и почему нет света и не работает телефон. Она сказала, что пойдет со мной, что не может со мной расстаться, и я никуда не пошел – не такой я идиот, чтобы соваться в туман со своей потенциальной жертвой. И ее план – тот же самый, только идти должна была она, потому что ей одной, мол, ничего не угрожает, охотники ее не тронут. С чего ты взяла, спросил я, что там вообще есть охотники? И она осталась сидеть на диване. Мы ждем – нам ничего другого не остается.

     Мы отрезаны, говорит она. Может, и некуда уже выходить – ни света нет, ни газа, и вода из крана не течет… Я иду в коридор, беру лыжную палку и сую ее в туман – он уже почти касается двери. Твердо, твердо, твердо…мягко…алюминиевая трубка как в болото уходит. Да – тут не пройдешь. Когда иду обратно, парень в зеркале ловит мой взгляд. Похоже, он не так уж и растерян. Черт…видно, у меня галлюцинации, но сегодня многое связано с зеркалом, оно как символ чего-то, что пока мне не ясно. И а смена выражения лица по ту сторону…она может означать только одно – какая-то часть меня знает выход. Вот самому бы еще его знать!

Там охотники, говорит она. Я не пытаюсь возразить – она все-таки может быть права, вопрос только в том, где это – там. На площадке их точно нет – для этого надо быть птицей. Или болотной черепахой.

    На часах половина третьего. За окнами день, точнее, он был бы, если бы не туман. Свет не зажечь, и мы сидим в сумерках. По моим подсчетам, туман сомкнется где-то через час, поэтому воздух можно не экономить, даже если от мира осталась только эта комната. Зажигаем свечи. Их пламя колышется в такт нашему дыханию, но не только – слабый ветерок дует в сторону прихожей, и когда мы направляемся туда, то видим, как огонек отклоняется в сторону зеркала. Опять оно. Зеркало отражает и нас, и туман – входной двери уже не видно. И на моих глазах дымка скользит еще дальше, отвоевывая несколько сантиметров коридора.

И темная, удушливая ненависть поднимается во мне. Он так много забрал у меня, этот туман, он сделал меня таким, каким я стал – и теперь оборачивается против? Гадина, сволочь! Рывком я освобождаю руку из ее пальцев и делаю шаг прямо на белое марево. Краем уха я слышу невнятное восклицание, краем глаза ловлю исказившееся лицо – она смотрит не на меня, ее глаза прикованы к зеркалу, и я знаю, что она видит там…мое тело наливается силой, в моих глазах белый туман, и не имеет значения, откуда он пришел – с лестничной площадки или изнутри меня… Он мой, и я его, и вместе мы сильны, и весь мир будет под моими ногами…я иду вперед, белая граница послушно отползает от меня, освобождая путь, как верный пес, я заношу ступню над порогом…

     И рывком возвращаюсь в действительность. Это похоже на пробуждение после очередной отнятой жизни, только нет той жуткой слабости и отчаяния, а есть воспоминание о себе самом минуту назад, и есть ее рука, снова держащая мою руку, рука, вытащившая меня обратно, от нее идет тепло… Туман одним движением захватывает прежние позиции, и я почти слышу лязг его белых прозрачных зубов, когда отшвыриваю ее к зеркалу и сам прыгаю следом. Мы тяжело дышим, как после гонки, ее лицо в зеркале искажено страхом, да и мое не лучше. Оно…оно чует меня… – ее голос хриплый и дрожит. Оно говорило со мной, оно показывало ужасные вещи…эта сила…одна я могла бы быть…могла бы стать…

     Я обнимаю ее, так же как всегда, она прижимается к моему плечу. Ты молодец, солнышко, ты все поняла раньше, чем я осмыслил, то ли знаниями своими поняла, то ли чутьем женским…вовремя поняла, да еще и вмешаться сумела, потому что еще секунда… Я замолкаю, с ужасом думая о том, что было бы, шагни я на лестницу. Постепенно ее дыхание успокаивается.

     Итак, выход действительно есть, и парнишка в зеркале – я сам – хорошо его знает. И в моих, и в ее силах убрать туман. Надо только признать его своим, надо только расцепить руки, и все сокровища мира будут нашими. Нет, не нашими – они будут принадлежать кому-то из нас, ведь ни я, ни она не потерпим рядом конкурента. Все достанется победителю, и он выиграет многое, все, что есть у каждого из нас, все, о чем мы могли бы только мечтать...сила, скорость, психология на глубочайшем уровне, управление другими людьми…и наверняка многое другое.

     Разжать руки. Забыть друг о друге навсегда. Это так легко – мы и знакомы-то меньше суток. Снова сойтись лицом к лицу, сделать первый и неотразимый ход, захватить инициативу – и довести все до логического конца. Отбросить чуждые мне эмоции, стать просто охотником, теряющим голову при виде добычи. Великим охотником, заметь – простой не прошел бы так далеко. В этом может вообще не быть никакого смысла? И что? В мире происходит куча вещей, лишенных видимого смысла – человеческая жизнь хотя бы… Так что же мне мешает? И где альтернатива? Она тоже понятна - умереть, не разжимая рук. Все кончится быстро, так или иначе – будь то вышедшая из тумана толпа охотников, или сам туман, в котором сгниют наши кости, результат один. Парень в зеркале уверенно встречает мой взгляд – он сам охотник, он сделал свой выбор и абсолютно спокоен, потому что знает, как ему поступить. И поступил бы без колебаний, выпусти я его наружу.

      Да вот только я решил по-другому. Ты устарел, парень, твои охотничьи инстинкты ничего уже не стоят в моем понимании, и тебе пора на покой. На секунду изображение идет волнами, а потом он опять становится мной. Мой выбор тоже сделан.

     Я обнимаю ее, ловя в глазах мои же мысли, и она не отстраняется. Через что она прошла одновременно со мной? Что обещала ей эта состоящая из тумана тварь? Чем поманила? Ей было тяжелее, чем мне, она столько лет уже жила только для самой себя, и все-таки нашла нужные силы. Я могу только безмолвно сказать ей спасибо, но иногда и этого достаточно. Мы несколько минут не можем разжать объятия. А потом…

Что-то происходит, говорит она мне. Я чувствую…чувствую… Мы выбрали что-то одно, и теперь меняется все.

И я тоже чувствую. Перепутье пройдено, наш кусочек жизни набирает скорость и несется куда-то, к какой-то своей, одному ему известной цели. Туманная стена трогается с места, быстро заполняя комнату и кухню, туда уже не пройти, остался только коридор и мы в нем, да еще то самое зеркало – никуда от него не денешься. Похоже, центр этого туманного пузыря неотрывно связан с нами обоими. Или…все-таки не с нами? Мужчина смотрит на меня выжидающе, девушка вообще на меня не смотрит – только на него. И туман в зеркале уже не отражается. А минуту назад еще был.

     Я одним движением поднимаюсь на ноги. Я выкрикиваю ее имя. Она уже рядом со мной, наши пальцы сплелись, она умница, она опять поняла все вовремя, или даже раньше, я только первый успел озвучить. Туман напирает на наши спины, мы заперты в белом коконе, одна из стен которого зеркальная, и мы пытаемся удержать его еще хоть на минуту, потому что изображения плывут, стремительно сменяя друг друга, и мы должны дать им немножко времени. Второй раз за сутки я смотрю в собственные глаза.

     Мы с ним молодеем и стареем одновременно. Все возможные варианты моей жизни, все невероятные события, которые могли бы стать реальностью при другом стечении обстоятельств, сменяют друг друга в этом зеркальном стекле и находят отклик в чертах человека с той стороны. Память еще сохранила эти черты где-то на периферии сознания, и они сейчас вылезают наружу, чтобы встретиться со мной…младенец, ребенок, подросток…лицо меняется от юноши к взрослому мужчине, а глаза прежние…это нынешняя реальность, именно тогда я убил в первый раз, заморозив себя в каменной неизменности. Мужское лицо опять уплывает куда-то, передо мной стоит смешной и угловатый парнишка, одетый по моде более чем десятилетней давности и гордящийся этим, рядом с ним – маленькая девочка-подросток, лет десяти-одиннадцати с виду, ее глаза горят живым, теплым огоньком, нисколько не похожим на прошлую – и будущую – темную пустоту, она, как и он, верит миру, в котором живет. И я никак не могу обмануть их, оставшись в стороне. Главное – поймать правильный отраженный в зеркале момент, найти правильный выход, выбрать правильного себя, который счастливо жил когда-то и который, если вернуться к нему, сможет счастливо жить дальше. Это тоже просто, ведь отражения – только символы нашей памяти, им нельзя причинить вреда, и сами по себе они почти ничего не могут – только указать путь. Забавно, но даже проводникам это иногда нужно, не говоря уже об охотниках.

     Туман рычит, как разъяренное чудовище, когда моя рука с силой бьет по преграждающему путь стеклу, открывая проход на ту сторону. Я с самого начала правильно выбрал точку входа, только действие было не совсем то…ну, да нет ничего непоправимого, ведь правда, любимая? Провал на месте зеркала зияет открытой дверью, которая может привести куда угодно. Осколки разлетаются нам навстречу, туманные отсветы отражаются в бритвенно-острых краях, но стоящая рядом девушка вздымает свободную руку в защитном жесте, щедро расходуя свою и мою силу, и стекляшки разлетаются радужными брызгами, так похожими на капли росы в утреннем свете… Мы шагаем вперед в такт нашему общему дыханию. Шаг – и когда-то далеко-далеко рассыпается пеплом старая тетрадь в потертой обложке, потому что она не нужна больше. Шаг – и где-то давным-давно искажаются мировые линии, давая одной доверчивой девчонке возможность дойти до ее квартиры, никого не встретив по дороге. Шаг – и двое влюбленных проходят по переулку, не обратив никакого внимания на обогнавшего их подростка, каких в городе сотни и сотни…и счастье светится в их глазах.

     А мы… Мы все шагаем в пустоте, где все более ясно обозначаются контуры нового мира, в котором нам отныне предстоит жить. И кажется, нам по душе этот мир. И мне, и ей. Женщине, постигшей в одночасье, как важно иногда бывает забыть о себе и довериться другому человеку. Мужчине, в последний момент сообразившему, что, прежде чем умирать во имя любви, надо исчерпать все возможности жить ради нее. Нам, которых, наверное, нельзя уже разделить ничем. За спиной смыкается пройденная дверь, туман заполняет собой опустевшую квартиру, но это не имеет теперь никакого значения – выбор сделан окончательно, выход из мира, ставшего просто нереализованным вариантом, закрыт, и ничто не сможет выйти оттуда. Жри саму себя, тварь – у тебя нет отныне другой пищи.

     И наше общее счастье, которое может быть только правильным, помогает нам сделать эти последние шаги.

 

4

 

     Опять вечер. И опять смеркается. Небо, если взглянуть вверх, приобретает тот самый темно-темно-синий оттенок, что сменится потом серым и перейдет в черноту. И робко высыпают на его фоне первые, еще бледные звезды.

    Два человека стоят посреди пустого двора. Они слышат тихое перешептывание обласканных ветром кустов, они чувствуют принесенный тем же ветром запах близкой реки, они видят звезды над серыми крышами домов. И одновременно они не видят, не слышат и не чувствуют ничего, кроме друг друга. Они знакомы всего только сутки, но никто не воспринял бы этот промежуток времени именно так – ни сторонний наблюдатель, окажись он поблизости, ни они сами.

     Мы все-таки пришли сюда, говорит она. Интересно, какое сегодня число? Хотя какая разница? Это наш год и наше число, вот и все. Можно пойти и узнать точно, но…зачем торопиться?

     Да я и не тороплюсь, отвечает он. Действительно, какая разница? Мы теперь как приезжие, которые увидели со станции огни города, но все никак не войдут в него, потому что духу не хватает сойти с платформы. Нельзя вечно оставаться на вокзале – всех рано или поздно либо встречают, либо они уходят сами. А нам еще проще – ведь мы уже жили здесь! Главное – вспомнить, как это было.

     Мало вспомнить, говорит она ему, и ее глаза загораются в подступающей темноте кошачьей зеленью. Я не могу жить так, как жила раньше. Нет, неправильно – могу, могла бы, я же ведьма все-таки… Но не хочу. Не буду. Ведь у меня получится по-другому, правда?

     Получится, говорит он. Конечно же, все получится. Только ты неправильно говоришь…не у тебя получится и не у меня, а у нас. Чувствуешь разницу?

     Она привстает на цыпочки и обнимает его за шею, и они стоят так какое-то время. Потом она вдруг отстраняется. А как же другие охотники, восклицает она? Они же никуда не делись, значит, так и будут убивать дальше? Как нам с ними поступить?

      Мы придумаем, говорит он. Не может быть, чтобы мы не нашли выхода. А за основу можно взять, например, то, что каждый охотник ждет своего проводника, чтобы перестать убивать. Кто был тот старик, что рассказал тебе о будущей встрече со мной? И кто сделал записи в твоей тетради? Думаю, это были такие же люди, как мы. Ты писала в свое время сказки, так почему бы тебе теперь не написать правду? Действуй, а я помогу тебе.

Она все еще сомневается. Но имеем ли мы право вмешиваться, спрашивает она. В конце концов, мы ведь даже не знаем толком, почему ты убивал, и что за всем этим стоит. А вдруг был прав твой наставник, и есть великая цель, о которой мы и догадываться не можем?

     Может, и есть цель…он замолкает, точно думает о чем-то или мучительно подбирает подходящие слова. Может, и есть. Только…знаешь, мне кажется, что великая цель, построенная ценой жизни невинных людей, перестает быть великой. Каждый имеет право выбора, а если высшая сила отнимает у него это право – за что мне уважать такую силу? Я так долго играл по ее правилам, и при этом всегда думал, что нельзя никому ничего навязывать – и тем более убивать – только из страха перед будущим. Должны быть более веские причины. Должны быть другие способы. Нам нужно только получше всмотреться – и я уверен, и мы увидим их, и сможем сделать так, чтобы прекратилась эта проклятая череда смертей. Солнышко, как же это здорово – знать, что можешь наконец-то делать то, что считаешь правильным!

     Представляешь, а ведь я верю тебе, улыбается она. Прошли целые сутки - так много времени, а я еще не совсем доверяю людям. Но что-то в этом есть! Думаю, ты прав. Только вот... давай отложим все это ненадолго... Мне нужно чуть-чуть отдышаться, понимаешь? Совсем немного времени - только для нас и нашего счастья...

Он улыбается ей в ответ. Да, нашего счастья, девочка, говорит он. Понимаю, ну конечно же понимаю. Ты просто опять опередила меня. Я соврал тебе, я знаю, какое сегодня число – перед выходом из дома я успел взглянуть на календарь. Сегодня пятница, а завтра с утра мои родители уезжают на дачу. Мы можем устроить себе целых два выходных, и субботу и воскресенье. Ты еще помнишь, как развлекаются подростки?

Не знаю, как насчет двух выходных, – на ее губах играет лукавая улыбка юной ведьмочки. Мне же двенадцать лет, глупый – меня может не отпустить мама. Но я постараюсь вырваться, честно-честно!

     Время позднее, и они уходят, держась за руки. Свободной рукой он отводит от ее лица низко нависшую ветку – движение настолько быстрое, что его почти невозможно разглядеть. Она сжимает его пальцы, и он чувствует горячий ток энергии под кожей ее ладони. Их шаги все отдаляются и отдаляются, пока их звук не теряется окончательно среди шорохов ночного города. Остается только нависшее над домами звездное небо.

     И никакого тумана.

 

Конец.

bottom of page